Неодушевленный враг
Шрифт:
Немец ответил:
– - Вся моя вера, вся моя жизнь принадлежит Гитлеру.
– - Если ты все отдал твоему Гитлеру, а сам ничего не думаешь, ничего не знаешь и ничего не чувствуешь, то тебе все равно -- что жить, что не жить, -- сказал я Рудольфу Вальцу и достал его рукой, чтобы еще раз побиться с ним и одолеть его.
Над нами, -поверх сыпучей земли, в которой мы лежали, началась пушечная канонада. Обхватив один другого, мы с фашистом ворочались в тесном комковатом грунте, давящем нас. Я желал убить Вальца, но мне негде было размахнуться, и, ослабев от своих
Пока мы ворочались в борьбе, мы обмяли вокруг себя сырую землю, и у нас получилась небольшая удобная пещера, похожая и на жилище и на могилу, и я лежал теперь рядом с неприятелем. Артиллерийская пальба наружи вновь переменилась; теперь опять стреляли лишь автоматы и пулеметы; бой, видимо, стоял на месте без решения, он забурился, как говорили красноармейцы-горняки.
Выйти из земли и уползти к своим мне было сейчас невозможно, -- только даром будешь подранен или убит. Но и лежать здесь во время боя бесполезно -для меня было совестно и неуместно. Однако под руками у меня был немец, я взял его за ворот, рванул противника поближе к себе и сказал ему.
– - Как же ты посмел воевать с нами? Кто же вы такие есть и отчего вы такие?
Немец не испугался моей силы, потому что я был слаб, но он понял мою серьезность и стал дрожать. Я не отпускал его и держал насильно при себе; он припал ко мне и тихо произнес:
– - Я не знаю...
– - Говори -- все равно! Как это ты не знаешь, раз на свете живешь и нас убивать пришел! Ишь ты, фокусник! Говори,-- нас обоих, может, убьет и завалит здесь,-- я хочу знать! Бой поверх нас шел с равномерностью неспешной работы: обе стороны терпеливо стреляли; ощупывая одна другую для сокрушительного удара.
– - Я не знаю,-- повторил Вальц.-- Я боюсь. Я вылезу сейчас. Я пойду к своим, а то меня расстреляют: обер-лейтенант скажет, что я спрятался во время боя.
– - Ты никуда не пойдешь!
– - предупредил я Вальца -- Ты у меня в плену!
– - Немец в плену бывает временно и короткий срок, а у нас все народы будут в плену вечно!
– - отчетливо и скоро сообщил мне Вальц -- Враждебные народы, берегите и почитайте пленных германских воинов!
– - воскликнул он вдобавок, точно обращался к тысячам людей.
– - Говори, -- приказал я немцу, -- говори, отчего ты такой непохожий на человека, отчего ты нерусекий.
– - Я нерусский потому, что рожден для власти и господства под руководством Гитлера!
– - с прежней быстротой и заученным убеждением пробормотал Вальц; но странное безразличие было в его ровном голосе, будто ему самому не в радость была его вера в будущую победу и в господство надо всем миром. В подземной тьме я не видел лица Рудольфа Вальца, и я подумал, что, может быть, его нет, что мне лишь кажется, что Вальц существует, -- на самом же деле он один из тех ненастоящих, выдуманных людей, в которых мы играли в детстве и которых мы воодушевляли своей жизнью, понимая, что они в нашей власти и живут лишь нарочно. Поэтому я приложил свою руку к лицу Вальца, желая проверить его существование;
– - Это все Гитлер тебя напугал и научил, -- сказал я противнику.
– - А какой же ты сам по себе? Я расслышал, как Вальц вздрогнул и вытянул ноги -строго, как в строю.
– - Я не сам по себе, я весь по воле фюрера!
– - отрапортовал мне Рудольф Вальц.
– - А ты бы жил по своей воле, а не фюрера!
– - сказал я врагу.-- И прожил бы ты тогда дома до старости лет, и не лег бы в могилу в русской земле.
– - Нельзя, недопустимо, запрещено, карается по закону!
– - воскликнул немец. Я не согласился:
– - Стало быть, ты что же,-- ты ветошка, ты тряпка на ветру, а не человек!
– - Не человек!
– - охотно согласился Вальц.
– - Человек есть Гитлер, а я нет. Я тот; кем назначит меня быть фюрер! Бой сразу остановился на поверхности земли, и мы, прислушиваясь к тишине, умолкли. Все стало тихо, будто бившиеся люди разошлись в разные стороны и оставили место боя пустым навсегда. Я насторожился, потому что мне теперь было страшно; прежде я постоянно слышал стрельбу своих пулеметов и винтовок, и я чувствовал себя под землей спокойно, точно стрельба нашей стороны была для меня успокаивающим гулом знакомых, родных голосов. А сейчас эти голоса вдруг сразу умолкли.
Для меня наступила пора пробираться к своим, но прежде следовало истребить врага, которого я держал своей рукой.
– - Говори скорей!
– - сказал я Рудольфу Вальцу.
– - Мне некогда тут быть с тобой.
Он понял меня, что я должен убить его, и припал ко мне, прильнув лицом к моей груди. И втихомолку, но мгновенно он наложил свои холодные худые руки на мое горло и сжал мне дыхание. Я не привык к такой манере воевать, и мне это не понравилось. Поэтому я ударил немца в подбородок, он отодвинулся от меня и замолк.
– - Ты зачем так нахально действуешь!
– - заявил я врагу.-- Ты на войне сейчас, ты должен быть солдатом, а ты хулиганишь. Я сказал тебе, что ты в плену,-- значит, ты не уйдешь, и не: царапайся!
– - Я обер-лейтенанта боюсь,-- прошептал неприятель.
– - Пусти меня, пусти меня скорей -- я в бой пойду, а то обер-лейтенант не поверит мне, он скажет, -- я прятался, и велит убить меня. Пусти меня, я семейный. Мне одного русского нужно убить.
Я взял врага рукою за ворот и привлек его к себе обратно.
– - А если ты не убьешь русского?
– - Убью, -- говорил Вальц.-- Мне надо убивать, чтобы самому жить. А если я не буду убивать, то меня самого убьют или посадят в тюрьму, а. там тоже умрешь от голода и печали, или на каторжную работу осу- дят -- там скоро обессилеешь, состаришься и тоже помрешь.
– - Так тебя тремя смертями сзади пугают, чтобы ты одной впереди не боялся, -- сказал я Рудольфу Вальцу.
– - Три смерти сзади, четвертая смерть впереди!
– - сосчитал немец.
– Четвертой я не хочу, я сам буду убивать, я сам буду жить!
– - вскричал Вальц. Он теперь он боялся меня, зная, что я безоружный, как и он.