Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография
Шрифт:
Я вернулся из Новой Зеландии, имея множество незакрытых проблем — отчасти чисто логических, отчасти касающихся метода, в том числе метода общественных наук; и, преподавая теперь в школе общественных наук, я чувствовал, что эти последние на время должны стать для меня приоритетнее проблем метода естественных наук. Однако общественные науки никогда не привлекали меня в той степени, как теоретическое естествознание. На самом деле, единственной привлекательной для меня общественной наукой была экономика. Но подобно многим до меня, я интересовался сравнением естественных и общественных наук с точки зрения их методов, что было до некоторой степени продолжением той работы, которую я начал в «Нищете».
Одной из идей, обсуждавшихся в «Нищете», было воздействие предсказания на предсказываемое событие. Я назвал его «эффектом Эдипа», так как роль оракула в цепи тех событий, которые привели к исполнению пророчества, была очень велика. (Это было также
205
205 [1950(b) и (c)].
Для этого, однако, потребовалось некоторое время. Моя первая статья после моего возвращения в Европу была чем-то вроде приглашения к участию в дискуссии «Почему исчисления логики и арифметики приложимы к реальности?» [206] на совместной сессии Аристотелевского Общества и Ассоциации Разума в Манчестере в июле 1946 года. Это было интересное собрание, и я был принят английскими философами с чрезвычайным дружелюбием и заметным интересом, в особенности со стороны Райла. На самом деле, мое «Открытое общество» было принято в Англии с одобрением, далеко превосходившим мои ожидания; даже платоники, ненавидевшие эту книгу, отмечали «богатство ее идей» и то, что «почти каждое ее предложение заставляет задуматься», — что, конечно, для меня было приятнее, чем любое открытое согласие.
206
206 [1946(b)]; глава 9 в [1963(a)] и позднейших изданиях.
И все же не было никаких сомнений, что мой способ мышления, мои интересы и мои проблемы совершенно чужды многим английским философам. Почему это было так, я не знаю. В некоторых случаях это могло быть вызвано моим интересом к естествознанию. В других — это могло заключаться в моем критическом подходе к позитивизму и к философии языка. Здесь я хочу вспомнить о моей встрече с Витгенштейном, о которой ходило много самых разнообразных и нелепых слухов.
В начале академического года 1946-47 я получил приглашение от секретаря Клуба Этических Наук в Кембридже прочитать статью о какой-нибудь «философской головоломке». Было совершенно ясно, что это формулировка Витгенштейна и что за ней стоял тезис Витгенштейна о том, что в философии нет настоящих проблем, а есть только лингвистические головоломки. Поскольку этот тезис относится к числу моих любимых антипатий, я решил поговорить на тему «Существуют ли философские проблемы?». Я начал свою статью (прочитанную 26 октября 1946 года в аудитории Брейтвейта Кингс колледжа) с выражения удивления приглашением секретаря прочитать статью, «формулирующую какую-нибудь философскую головоломку», и отметил, что, неявно отрицая существование философских проблем, тот, кто написал это приглашение, кем бы он ни был, принимает одну из сторон, быть может, неосознанно, в вопросе, порожденном подлинной философской проблемой.
Вряд ли нужно пояснять, что это было задумано просто как затравка, как немного озорное введение в мою тему. Но в этот самый момент Витгенштейн вскочил со своего места и сказал громко и, как мне показалось, рассерженно: «Секретарь сделал то, что ему было сказано сделать. Он действовал по моему личному указанию». Я сделал вид, что ничего не заметил, и продолжил; однако, как оказалось, некоторые из почитателей Витгенштейна в аудитории обратили внимание на этот инцидент и восприняли мое шуточное замечание как серьезную жалобу на секретаря. Бедный секретарь и сам воспринял это так же; в протоколе он снабдил описание инцидента припиской: «Такова обычная форма приглашения в клуб» [207] .
207
207 Эти протоколы собрания — не очень надежный источник информации. Например, название моей статьи, приведенное там (а также в печатном списке собраний), стоит как «Методы в философии», а не «Существуют ли философские проблемы», которое я окончательно выбрал для своего выступления. Более того,
Но я продолжал говорить, что если бы я думал, что не существует настоящих философских проблем, то определенно не стал бы философом; а тот факт, что многие, если не все, люди бездумно принимают ошибочные решения многих, если не всех, философских проблем, является единственным оправданием решения стать философом. Витгенштейн снова подпрыгнул, перебивая меня, и начал длинную речь о головоломках и не-существовании философских проблем. В один из подходящих моментов я прервал его и зачитал заранее подготовленный мною список философских проблем, таких как: познаем ли мы вещи посредством органов чувств?; получаем ли мы знания посредством индукции? Эти вопросы были отметены Витгенштейном на том основании, что они являются логическими, а не философскими. Тогда я упомянул проблему существования потенциальных или, возможно, даже актуальных бесконечностей, которую он отмел как математическую. (Это отрицание вошло в протокол.) Тогда я сказал об этических проблемах и о проблеме оценки этических норм. В это мгновение Витгенштейн, который сидел рядом с камином и нервно поигрывал кочергой, которую он иногда использовал, как регулировщик палку, когда хотел подчеркнуть свои утверждения, воскликнул вызывающе: «Приведите мне пример этического правила!» Я ответил: «Никогда не угрожай кочергами приглашенным лекторам». После чего Витгенштейн в ярости швырнул кочергу на пол и выскочил из аудитории, громко хлопнув за собой дверью.
На самом деле мне было очень жаль. Должен признаться, что я поехал в Кембридж, надеясь спровоцировать Витгенштейна на защиту его взгляда, что не существует настоящих философских проблем, и поспорить с ним об этом. Но я ни в коем случае не собирался его злить; и я не ожидал, что он не поймет моей шутки. Только потом я осознал, что на самом деле он знал, что я шучу, и что именно это и оскорбило его. Но несмотря на то, что я хотел представить мою проблему в непринужденной форме, я был серьезен — возможно, даже более, чем сам Витгенштейн, поскольку, в конце концов, это он не верил в существование настоящих философских проблем.
После того как Витгенштейн оставил нас, у нас состоялась полезная дискуссия, одним из главных участников которой был Бертран Рассел. Позднее Брейтвейт сделал мне комплимент (возможно, сомнительный), сказав, что я стал единственным человеком, который сумел перебить Витгенштейна таким же образом, каким он перебивает всех остальных.
На следующий день в поезде до Лондона в одном купе со мной друг напротив друга оказались молодой человек, который читал книгу, и девушка, читавшая журнал левого направления. Неожиданно она спросила: «А кто такой Карл Поппер?» Он ответил: «Никогда о таком не слышал». Такова слава. (Позднее я выяснил, что в журнале критиковалось «Открытое общество».)
Собрание в Клубе Этических Наук почти сразу стало предметом самых диких пересказов. Через удивительно короткий промежуток времени я получил письмо из Новой Зеландии, в котором меня спрашивали, правда ли то, что мы с Витгенштейном подрались, сражаясь на кочергах. Ближе к месту событий пересказы были преувеличены несколько меньше, но не намного.
Это происшествие отчасти стало следствием моего обычая, согласно которому там, куда я отправлялся с лекцией, я пытался обозначить такие следствия моих воззрений, которые, по моему мнению, могли бы оказаться неприемлемыми для данной аудитории. Ибо полагаю, что чтение лекции можно извинить только брошенным вызовом. Это единственное, чем живая речь лучше печати. Вот почему я выбрал именно ту тему, которую выбрал. Кроме того, этот спор с Витгенштейном касался фундаментальных вопросов.
Я утверждаю не только то, что существуют философские проблемы, но даже и то, что я решил некоторые из них. Но, как я писал в другом месте, «нет ничего менее желанного, чем простое решение вековой философской проблемы» [208] . Точка зрения многих философов, и, по-видимому, в особенности витгенштейнианцев, состоит в том, что, если проблема имеет решение, то она не является философской. Конечно, существует и множество других путей обойти скандал решенной философской проблемы. Можно сказать, что все это старый хлам или что предложенное решение оставляет настоящую проблему нетронутой. И в конце концов, конечно, это решение может быть с начала до конца неверным, разве не так? (Я готов отметить, что довольно часто такой подход оказывается полезнее излишнего согласия).
208
208 См. «Предположения и опровержения» [1963(a)], с. 55.