Неоконченный полет (сборник)
Шрифт:
Он открыл дверь рывком и, не пропуская впереди себя Дмитрия, вышел. Дмитрий пошел за ним, не придавая никакого значения его поручению.
Сегодня утром партизаны подали Дмитрию десятки советов, как безопаснее, пройти к линии фронта. Бондарь так осуждающе говорил о Куме и о всей деятельности отряда, что после этого ему оставалось только оставить этот табор. Таким образом, они почти договорились: завтра или сегодня ночью они уйдут отсюда. И зачем Дмитрию возня в этом укрытии дезертиров? Разве о таких партизанах думал он, желая найти у них помощь и совет? Разве такими он представлял себе народных мстителей, о которых с уважением говорят на Большой земле?
На
Перед землянками, прямо в глубоком снегу, вдоль дорожки стояла небольшая шеренга разноперо одетых людей. Дмитрию она показалась убогой, ни на что не способной; ему было неудобно даже приближаться к ней, быть у всех на виду. Бондарь командовал: «Смирно!» Все подняли головы, но винтовки, автоматы, обрезы, поставленные на валенки, сапоги, ботинки, совсем не пошевельнулись.
Дмитрий хотел понять, как Бондарь сейчас, перед этими людьми относится к их сговору. Моргнул бы, что ли, Дмитрию, напомнил бы про уговор. Но Бондарь, видать, и не думал о Заярном. Он вместе с Кумом осматривал оружие, патроны, упряжку и все это делал старательно, строго, был предупредительным перед командиром.
Первыми двинулись сани с пулеметом. Бойцы сидели, стояли на коленях, полулежали. Было похоже, будто люди просто прицепились как-нибудь, только бы их подвезли; затем двумя группками пошел отряд — заколыхались наклоненные вперед фигуры, качались за плечами винтовки, взятые на ремень. Проходя мимо Дмитрия, все поглядывали на него, кто с доброй усмешкой, кто холодно, словно спрашивая сурово: «Что же ты-то стоишь?» Дмитрий отворачивался от таких и искал приветливых. Вот махнул шапкой Сергей... Уже в отдалении, будто вспомнив, оглянулся Бондарь и, шагая вперед, поднял над собой автомат.
Ушли. На подворье ни души. Возле загороды для лошадей в куче сена торчали оставленные в спешке вилы, исходил паром собранный в кучу навоз, стоял приваленный снегом воз, и его дышло, торчавшее из-под снега, казалось толстым, как телеграфный столб. Заржала одиноко оставленная лошадь. Дмитрий направился к ней.
— Ах вот как, и тебя забраковали, сокол?
Дмитрий оглянулся. На пороге землянки стоял Кузьмич с топором и куском свежего мяса в руках. Дмитрий обрадовался Кузьмичу.
— Давай, отец, порублю.
— На, — сказал Кузьмич, щурясь и осматривая лейтенанта. — Если сможешь...
— Да я сейчас с топором на живого медведя готов был бы пойти.
Дмитрий умело пристроился и, увлекшись, начал ловко и точно рассекать свиную мясистую лопатку. Кузьмич залюбовался лейтенантом.
— Хватит, сокол, достаточно... а то посечешь на гуляш.
Дмитрий отдал ему мясо, вогнав топор в бревно, и обтер снегом руки.
— Ну если уж напрашиваешься ко мне в помощники, то принеси еще и дров, — сказал Кузьмич и, озабоченный, спустился в землянку.
Рубя дрова, Дмитрий вспомнил хату и двор в селе на Сумщине, где еще мальчишкой пилил с отцом твердые стволы граба... Вспомнил, как однажды поздно вечером, зайдя к Зое домой, застал ее с отцом за работой — они, пилили на топливо единственную грушу, что росла в палисаднике со стороны улицы. Под той грушей Зоя и Дмитрий простаивали, бывало, вечерами не один. час. Тронов, увидя подошедшего Дмитрия, что-то буркнул вместо приветствия и, не подняв головы, продолжал работать. Зоя, поняв все, растерялась, начала дергать пилу в сторону. Отец сердито остановил
Запах свеженаколотых дров и воспоминание, которое, так ясно вспыхнуло в сознании, взволновали Дмитрия. Освободившись от этих тяжелых ощущений, Дмитрий вспомнил утренний разговор. Он вдруг замер и прислушался к шуму леса.
С охапкой дров Дмитрий подходил к землянке; в это время где-то в стороне Гутки глухо прозвучал выстрел. За ним второй, третий, и вот уже поднялась настоящая пальба. Дмитрию показалось, что бой вспыхнул где-то совсем рядом. Его охватило то естественное опасение, которое всякий раз вызывается у человека выстрелом. Он растерялся. Даже показалось, что отряд наткнулся, на цепь противника и что в табор сейчас ворвутся немецкие солдаты.
Он бросил дрова на землю и стоял, не зная что предпринять. К нему подбежал, часто дыша, с мокрыми, оголенными по локти руками Кузьмич.
— Сражаются! — вдохновенно прошептал он. — Сражаются...
— Это далеко? — спросил Дмитрий, вглядываясь в лес.
— Видимо, в Гутке... Ну да, наверняка в Гутке!
Дмитрий обернулся к Кузьмичу:
— У вас есть оружие?
— Оружие? Нож, сокол, нож, которым я подрезал корни, а теперь чищу картошку. — Кузьмич опять как-то беспорядочно показал руки, в которых держал тесак.
Дмитрий выхватил из. нижнего кармана комбинезона свой пистолет, вынул обойму, пересчитал патроны (Кузьмич наблюдал за всем этим с замиранием сердца) и опустил в большой карман комбинезона.
— Я пошел, отец! — сказал он, кинув ему в руки свои кожаные рукавицы.
— Не смейте этого делать, лейтенант! — крикнул Кузьмич, когда Дмитрий уже двинулся с места. — Вы еще не знаете Кума. Остановитесь!
Он сделал несколько шагов следом за Дмитрием и остановился. Лейтенант не повернулся, не оглянулся.
Выстрелы слышались все четче и четче. Сжимая в руке пистолет, Дмитрий побежал по утоптанному следу.
Если бы Дмитрий сейчас встретился с целым отрядом противника, он все равно кинулся бы в неравный бой. Одолевать расстояние, чью-то силу, чью-то хитрость, ощутить напряжение, развеять, разогнать гнетущее впечатление, которое сложилось во время разговора с Кумом, — этого жаждал Дмитрий. Вот рядом с ним, совсем недалеко, люди бьются с тем врагом, на которого он кидал с высоты бомбы...