Неоконченный портрет
Шрифт:
И сразу же пожалела о своей несдержанности. Но хоть голова прошла, и то хорошо, вот только работать не хочется. Но надо. Чем раньше она закончит работу и уедет отсюда, тем лучше. Ее беспокоило дурное предчувствие, и оно вовсе не касалось намерения Лоренса уложить ее в постель. Между ними росло напряжение, и вместе с ним, точнее усугубляя его, росло тягостное ощущение, будто бы скоро она узнает о себе больше, чем ей того хочется.
Торжественный обед в честь новобрачных прошел на удивление хорошо, особенно благодаря Лоренсу и Мириам. Чарли был само обаяние, а Кэтрин прекрасно
Кэтрин и Мириам обсуждали общих знакомых: Кэтрин – с невиданным прежде оживлением, Мириам – со сдержанным достоинством. Покончив с обедом, Чарли принялся осматривать все картины О'Мэлли. Эшли устроилась в широком кресле с чашечкой кофе. Лоренс подошел к ней и присел на подлокотник.
– Твой отец интересный человек. Несколько эксцентричный, но, мне думается, Мириам подберет к нему ключ.
– Я тоже надеюсь. Она уже до неузнаваемости изменила его. Никогда не видела его таким милым и покладистым. Он даже двигается иначе, раньше он не ходил, а шагал. – Эшли отпила кофе и откровенно залюбовалась профилем Лоренса: линия нижней губы одновременно свидетельствовала о твердости и чувственности. Ее мысли потекли было по знакомому руслу, но она не дала себе расслабиться. Оглядев просторную гостиную, она поинтересовалась: – А где же он?
Лоренс пожал плечами.
– Чарли? Вроде бы собирался посмотреть, как ты работаешь.
– Мог бы спросить разрешения. Он однажды довел одного художника чуть ли не до инфаркта – и все из-за того, что ему вздумалось посмотреть неоконченную картину. Пойду-ка поищу его.
Больше всего Эшли беспокоилась о том, чтобы никто без спросу не заглядывал в ее студию и не трогал инструменты. А Чарли, она прекрасно знала, считал свои территориальные права неограниченными. Не успела она дойти до двери, как увидела отца. Он вошел, держа в руках по портрету. У Эшли все оцепенело от гнева и беспомощности, когда она увидела незавершенный портрет Лоренса. Как она могла забыть! Эту картину давно пора было закрасить! Почему, ну почему она не сделала этого?!
– Чарли, не смей! Ты не имеешь никакого права…
– Эшли, доченька моя, это чертовски здорово! Ей-богу, ты пишешь почти как я. Этого я бы не сказал ни об одном нынешнем художнике. Портрет мальчика – выдающееся, глубокое произведение, замечательное качество света! Тебе блестяще удается размытый фон, просто новое слово в импрессионизме. Превосходно! Кое-чему я тебя все же научил. – Он водрузил на стол портрет Денни и обернулся ко второй работе. – Но вот это настоящий полет. Милая, ты превзошла саму себя!
– О, Чарли, прошу тебя, – взмолилась Эшли. На миг ей захотелось выбежать из комнаты, но она взяла себя в руки. Вся сжавшись, Эшли отчаянно взывала к своему мужеству. Жаль, что у нее нет набросков Зилы или еще кого-нибудь, к примеру Кэтрин, тогда можно было бы сказать, что у нее такая привычка – зарисовывать всех, с кем она встречается.
– Эшли, пожалуйста, разреши нам посмотреть! – воскликнула Мириам.
Эшли молча отошла к балкону и отвернулась. Остальные обступили портреты, стоящие на столе. Одним из них Эшли по праву гордилась, а второй каждым штрихом выдавал все ее чувства.
9
Эшли вышла на балкон. Из комнаты доносились то громкие
– Папа, папа, ну как ты мог?!
Она обернулась, готовая выслушать его шумное восхищение и извинения, но увидела стройный силуэт Лоренса на фоне света из окна.
– Эшли, твои собираются. Пойдем попрощаемся с ними.
Она с глубоким вздохом отвернулась, стараясь успокоиться. Ну слава богу, он хоть сейчас открыто не смеется над ней. Конечно, потом он возьмет свое, и это будет пытка. Даже теперь чувствуется его несносное любопытство, а она стоит перед ним как обнаженная.
Не успела она ответить, как в дверь проскользнула Мириам.
– Эшли, портрет мальчика совершенно замечателен. Кэтрин говорит, что вы уже заканчиваете второй. Вы всех будете писать на одном фоне?
С благодарностью повернувшись к хрупкой женщине, Эшли ухватилась за эту спасительную тему и стала описывать задний план для портрета Патрика, потом рассказывать о планах насчет портрета Питера, объясняя выбор каждого фона. Лоренс молча стоял рядом с ней в ожидании, и это мешало ей сосредоточиться на своем любимом предмете.
Эшли обдумывала, как бы незаметно прошмыгнуть к себе, но тут из комнаты позвал Чарли. Лоренс взял ее за руку, и она покорно последовала за ним. Чарли что-то эмоционально говорил Кэтрин, а та слушала его, затаив дыхание. Эшли стало немного легче, ее раздражение утонуло в его громогласных велеречивых прощаниях. Ей так и не удалось переговорить с ним наедине, но сейчас это точно не получится.
– Когда соберемся во Францию, заскочим к тебе на минутку. Нам еще надо кое-что решить, помнишь? – оглушил он ее своим шепотом. – Я счастлив за тебя, доченька. Моя малышка догнала меня в мгновение ока.
Эшли проводила глазами машину и медленно вернулась в гостиную. Кэтрин ждала ее, никогда еще в ее лице не было столько тепла.
– Эшли, они такие замечательные люди. В прошлом году портрет Ричарда Фрэнсиса Портленда кисти вашего отца поместили в музей, а вы даже не упомянули об этом. А Мириам просто чудо, такая приветливая и естественная.
– Да-да, – пробормотала Эшли. Хотелось поскорее скрыться, пока еще ей не задают нескромных вопросов, пока еще не придуман более или менее убедительный ответ.
– Моя дорогая, я, конечно, совсем не разбираюсь в вашем деле, но не кажется ли вам, что человеку с… э-э… положением Лоренса больше подошли бы костюм и галстук? Да, я понимаю, он-то просил вас изобразить себя в этой… мм… старой рубашке, но если принять во внимание его положение… В общем, я надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.
Если бы не этот жеманный вид, подумала Эшли, то Кэтрин была бы очень недурна собой. Слава богу, хоть Лоренса нет. Уж с придирками Кэтрин я как-нибудь справлюсь, а вот Лоренс…