Неон, она и не он

Солин

– Как замечательно увидеть вас вновь! – приветствовал он ее низким бархатным голосом, не торопясь уступать дорогу. Вместо того чтобы ответить, она рассматривала его, выискивая дефекты.

Русская порода – это отсутствие породы. Есть, конечно, своеобразие, особенно заметное у молодых. Например, мягкость и расплывчатость черт. В свою очередь, взрослые лица, как русский пейзаж – широки и запущены. И если бы не женщины, восполняющие своей иконописной метафоричностью косноязычие мужских черт, да не характер – истинный скульптор русского лица, неизвестно, во что бы эта порода превратилась. Ну да, он действительно не был красив, хотя достаточно вытянутое, полноватое лицо его с бледной сухой кожей имело приятные черты. Высокий в залысинах лоб, правильной,

разумной формы голова и скромные уши. Выступающий овал подбородка подпирал приветливый, без малейших признаков самодовольства рот. Он вовсе не был похож на дерзкий луч солнца среди хмурых туч – приятное, живое лицо, не более того. Вот только глаза – умные, напряженные и восхищенные были там главными, придавая значение всему остальному. Она молчала, не зная, как себя повести: не готовая к радушию, она в тоже время опасалась излишней сухостью потушить восхищенный блеск его глаз. Видя, что она не отвечает, он заторопился и напомнил, что они виделись здесь накануне.

– Ах, да, припоминаю! И что же? – наморщив лоб, разыграла она вежливое снисхождение.

Он забормотал, что посчитал это достаточным поводом заговорить с ней, но если она против, то пусть скажет – он тут же уйдет. Лицо и голос его окрасились покорностью, и он отступил, освобождая путь. Она вслушивалась в его правильную речь, удивляясь непривычному узору слов, сплести который под силу только искушенному притворству или неподдельной деликатности. И то, что он как бы отпускал ее на самом пороге знакомства, было к лицу и тому, и другому.

"Интересный, однако, тип!" – разглядывала она его, пытаясь понять, кого ей послала судьба и с какой целью. Выбор, собственно говоря, был невелик: перед ней либо опытный соблазнитель, либо простодушный романтик. Если с первым все ясно и в его незатейливой сущности можно будет довольно скоро убедиться, то второй если и мог считаться подарком судьбы, то весьма на ее взгляд скуповатым. Неужели она не заслужила большего? Само появление его, обставленное с изощренным режиссерским вкусом, ей хотелось бы считать вторым актом единой со сном пьесы. Иначе, к чему этот сон, эта пронзительная мечта о любви? Значит, тот, кто послал ей сон, а теперь и его продолжение во плоти считает его лучшим для нее выбором? Но если эти глаза лгут, то, боже мой, на кого же ей тогда уповать?

– Ну что же с вами делать… – прикрыла она небрежным тоном донимавшие ее сомнения. – Я так понимаю, что даже если я попрошу вас не мешать, вы все равно будете приходить сюда и приставать с вашим предложением…

– Не сомневайтесь! – радостно рассмеялся он.

– Да вы, оказывается, просто назойливый тип! – сказала она с иронией.

– Вовсе нет. На самом деле я много думал о вас и соглашусь на любое ваше внимание, даже самое малое, самое незначительное! Но если вы не хотите об этом слышать…

Тут она быстро взглянула на него и отвела глаза. Дурачок! Кто же не хочет об этом слышать? Только не слишком ли рано ты заговорил о чувствах? Ведь это признак мужчины либо экзальтированного, либо опытного, а они для женщин, как известно, самые опасные! И что же ей тогда делать? Как – что?! Давно известно: женщина, обнаружившая угрозу должна бежать! Как, вот так сразу? Не выслушав до конца? А если угроза мнимая? И поскольку все сомнения – в пользу обвиняемого, она осталась и атаковала его:

– И когда же это вы успели обо мне так много думать, если, как говорите, впервые увидели только вчера?

Оказывается, он думал о ней после того, как увидел накануне, всю ночь и сегодня, а если бы не встретил, то думал бы и дальше. Нет, ну точно – чокнутый романтик! Признаваться в этом в первую же встречу! Какое-то реликтовое ископаемое из "Гранатового браслета"! И как же ей с ним обращаться? Как та княгиня Вера Николаевна со своим телеграфистом? Он представился, и оказалось, что он вовсе не Г.С.Ж., а Дима Максимов. "Димочка…" – попробовала она про себя его имя на вкус. В ответ она тоже назвалась, и он, удивив незаурядной проницательностью, легко и безошибочно

проник в тайну ее имени, догадавшись, кто и почему ее так назвал.

Она даже не заметила, как завязался воздушный, быстрый, необязательный разговор. И когда среди прочего она попеняла торговцам и шашлычникам, которые устраивают балаган на том месте, где в войну сжигали умерших от голода людей, он высказал ряд убедительных и дельных замечаний, приведя пикантный пример из немецкого классика, у которого довоенные влюбленные парочки забывали на могильных плитах кладбища нижнее белье и которое классик называл семенами жизни в обители смерти. Он хотел, было, пуститься в литературные дебри (не иначе преподаватель литературы!), но она отмахнулась, и он перекинулся на другие темы. Как бы вскользь упомянул, что живет где-то неподалеку с матерью, чем откровенно намекнул на свое холостяцкое положение. Поскольку на глупость это не было похоже, то она приписала его намек неопытности и простодушию: сообщать незнакомке такие многозначительные подробности – это ли не верх бестактности! После этой оплошности чары его потускнели, и она решила, что для первого раза достаточно.

– Ну, что ж, вы, безусловно, приятный собеседник, но мне пора! – подвела она черту.

В ответ он вызвался проводить ее до подъезда.

– До какого подъезда? – машинально спросила она.

– Возле Кузнецовской, там, где ваш офис! – ответил он доверчиво.

От неожиданности она остановилась и медленно повернулась к нему.

– Откуда вы это знаете? Вы что, следили за мной? Может, вы еще знаете, где я живу? – с неприятным изумлением сухо произнесла она.

В ответ он торопливо забормотал, что она слишком много для него значит, чтобы он мог позволить себе не знать, где ее можно было бы найти, но где она живет, он честное слово не знает. Наташа смотрела на его лицо, запоздало напуганное тем, что от его неосторожных слов она может сейчас повернуться и уйти – лицо мальчишки, привыкшего быть честным, невзирая на последствия – смотрела и снова не знала, как ей быть. Без сомнения, это была неслыханная дерзость с его стороны! Но уйти, не оборачиваясь, заставив его, быть может, броситься за ней и уговаривать простить или нечто подобное (кто знает, на какие порывы он способен!), что могут увидеть, как это бывает в глупых ситуациях, чудом оказавшиеся здесь знакомые – нет, это было бы слишком неприлично! А, главное, было бы жестоко к его беззащитной честности и к слабому угольку надежды, который успел разгореться в уголке ее души. К тому же его явное отчаяние тронуло ее.

Она нахмурилась и попыталась быть строгой, но долго не продержалась, покачала головой и с деланным огорчением сказала:

– Вы странный человек, Дмитрий, и может, даже маньяк!

Какое, однако, шершавое начало отношений! Не прошло и часа, как они знакомы, а она уже дважды имела повод его отвергнуть. Она молчала, разглядывая его побледневшее лицо с остановившимися глазами, и вдруг ей стало жалко его:

– Бог с вами, провожайте! – торопливо сказала она.

Он вспыхнул, выпрямился и просевшим голосом спросил, замужем ли она. С самого начала допуская, что он ее об этом спросит, она еще раз подивилась своей проницательности и ответила, что когда-то была там. Он явно обрадовался.

– А если бы я была замужем? – спросила она из любопытства к размеру его решимости.

– Это ничего бы не изменило… – удовлетворил он его.

У подъезда он спросил, могли бы они увидеться сегодня после ее работы, и она твердо сказала, что сегодня никак нельзя. А когда же он снова ее увидит? Скорее всего, завтра. В парке, в то же время. Он помнит время? "До секунды!" – улыбнулся он. Тогда до свидания, ей пора. И державно улыбнувшись, она скрылась за тяжелой металлической дверью.

В оставшееся до вечера время она думала о нем, отодвигая его образ в сторону, лишь когда неотложные и срочные дела требовали ее внимания. В конце концов, она не выдержала и уехала в офис на Петроградской, а когда оказалась дома, мысли ее, наконец, разлились широким полноводьем.