Неоновое солнце
Шрифт:
Она кормила младенца огромной, как арбуз, обнажённой грудью, нисколько не стесняясь чужого мужчины.
Вас Вас порылся в рюкзаке и вытащил банку сгущёного молока. Но тут властно вмешалась старуха, которой снова что-то нашептала симпатизирующая чужаку девушка:
– Отдай ему за так, Егор. Раз человек просит. И смычок тоже. Всё равно от одной скрипочки тепла нам сильно не прибавиться. Разруби лучше на дрова то старое кресло, что Иван с Петровичем днём притащили.
Здоровенный бугай насупился, что-то недовольное пробурчал себе под нос, однако перечить не посмел. После смерти старого
Вас Вас бережно принял инструмент в свои руки. Это была обычная фабричная скрипка, отнюдь не Страдивари. И всё же Вас Вас испытывал благоговейное чувство, он ласково провёл пальцами по струнам, погладил лакированный корпус.
– А вы необычный человек – с удивлением и иронией заметила ему старуха.
– Разве скрипкой вы сможете нарубить дров для костра и отбиться от врагов? Зачем она вам?
Сенин ответил не как человек, на котором военная форма, а с эмоциональностью музыканта:
– В ней же тоже есть душа, как и в нас! – а сам при этом не мог оторвать завороженный взгляд от бездонных глаз сидящей рядом со старухой девушки.
– Душа?- усмехнулась старуха и недоверчиво покачала уродливой головой.
– Ну да! – неожиданно для себя завёлся Сенин. – Ведь в каждом инструменте живёт частичка божественного, разве это не очевидно? Не обязательно рубить её топором, чтобы убить, достаточно просто пройти мимо брошенного на землю инструмента и скоро душа его угаснет. Так что она благодарная нам, что мы её спасли.
– Чудно это как-то. Вы говорите о ней, как о живом существе, - подивилась старуха.
– Говорю же вам, она живая! – в свою очередь Вас Вас не мог понять, почему люди не понимают столь очевидных вещей.
– А вы чудак, - повторила пожилая женщина, но уже без насмешки, скорее с уважением.
Пока они разговаривали Вас Вас обратил внимание на прежде не замеченного им персонажа. От костра к костру бродил неопрятного вида старикан в грязной хламиде. На голосе его топорщилась большая шапка седых, непричёсанных волос, вместо верхней одежды он кутался встарый плед, штаны его были сильно вытерты на коленях и в заплатках, через дыру в носке правого ботинка выглядывал большой палец ступни. По первому впечатлению вроде обычный бомж, вот только грустное выражение лица и мудрые глаза заставляли усомниться в столь поспешном определении. Все его гнали. И подойдя к их костру, старик робко, без особой надежды, попросил:
– Разрешите я вам почитаю свои стихи.
– Не до стихов нам, проходите! – равнодушно буркнула кормящая мамаша.
– Напрасно, - покачал вихрастой головой старый поэт.
Вас Вас со своего места смотрел на него почти в профль и видел чеканное, как у Вальтера лицо.
– Вашему ребёнку, - поэт грустно указал на сосущего грудь младенца, - было бы полезно с материнским молоком усваивать молекулы культуры, чтобы вместе с витаминами, с младенчества обогащаться красотой, иначе он рискует вырасти дикарём.
После столь странного монолога на старика поглядели как на окончательно свихнувшегося интеллигента. В глазах этих людей он выглядел бесполезным, нелепым
– Таков русский человек: грешить, так по полной, гармошку на разрыв. А каяться, так лоб расшибить, до Иерусалима пешком - грехи отмаливать, чтобы ноги до крови стереть... Только бывает и покаянием не заткнуть дыру в кровоточащей душе... – Из груди его вырвался долгий вздох. Столкнувшись с полнейшим непониманием, старик собрался уходить, как вдруг заметил скрипку в руках Сенина и счастливая улыбка озарила его печальное лицо:
– Что я вижу! - обрадованно воскликнул он, обращаясь не к владельцу инструмента, а к самой скрипке. – Вам каким-то чудом удалось уцелеть посреди этого хаоса, сеньора! Вас не швырнули в костёр и даже не разбили ради пустой забавы! Выходит мир не так уж чёрен, и ещё нуждается в таких как мы...
Сенина этот монолог особенно тронул, он протянул старику свою миску с ещё тёплым супом и впридачу пачку сухого печенья из рюкзака.
Старик с достоинством принял еду, несколько церемонно поклонился в благодарность, и отошёл в стронку, устроившись неподалёку прямо на земле. А Вас Вас услышал от старухи:
– У вас доброе сердце.
– Просто мы с ним похожи, - кивнул на поэта Сенин. – Я его понимаю, потому что сам такой же - абсолютно непрактичный. В такие времена, как нынешние, ценяться мастера на все руки, умеющие приспособиться и выживать. Окажись я на его месте, тоже бы пропал. – Вас Вас непроизвольно поморщился и схватился за живот из-за резкой боли.
– Что с вами? – понизила голос до шёпота старуха. – Я ведь вижу по вашему бледному заострившемуся лицу, что с вами не всё в порядке.
– Вероятно отравился. Но вы меня не бойтесь, я ведь с военной базы, - беглый офицер показал нашивку у себя на рукаве, - нас там прививают.
Но старуха явно напряглась, беспокойно заелозила на месте, с воскресшим подозрением рассматривая чужого человека, от которого не знаешь какой беды ожидать. «Смотри на меня! – будто мысленно требовала она у него ответа, а у самой глаза наполнялись болью и страхом за всю свою большую семью. «Как же ты посмел прийти к нам, если нездоров!» - слышалось Сенину и он потупил взгляд, не в силах смотреть в прожигающие его глаза-рентгены.
И снова ему на выручку пришла любимая внучка главы семейства, которая что-то зашептала своей бабушке на ухо, а пожилая женщина слушала, косила недоверчивым глазом на чужака, однако при этом согласно покачивала головой.
– Моя внучка говорит, что для нас вы не опасны, и не причините зла моей семье. Я ей верю...
Вас Вас благодарно улыбнулся девушке с огромными чистыми глазами и смуглым лицом «итальянки», и даже протянул к ней руку. Девушка осторожно взяла его лодонь, но вместо того, чтобы пожать её, некоторое время внимательно разглядывала. Потом что-то снова зашептала бабушке.