Neoplasma infestum est
Шрифт:
— И это я ещё идиот.
Картезиус заломил руку сильнее: перестарался, с характерным слабым щелчком плечо вывихнулось. Буквально на мгновение Август замешкался — и уже был сброшен, а схимник рванул к выходу. Меткий бросок ножа — парень сполз по притолоке.
— Чёрт! Надо ж было сразу в сердце! Ну что за день такой!
Малигнолог пощупал пульс — схимник был в агонии, лишь в пожелтевших склерах подёргивались тёмные червячки сосудов. Что ж, придётся вывернуть его карманы, а потом весь монастырь, чтоб найти таинственного «Хозяина».
Беглый осмотр не дал ничего интересного. Парень лет двадцати-двадцати пяти, человек,
Монастырь оказался куда интереснее схимника. Облупившаяся краска и ржавые дверные петли на пару с очагами мха и лишайника на полу уже с порога говорили, что он вроде как заброшен. На стенах до самого потолка виднелись затёки от дождей, кое-где обильно поросшие плесенью и мхом. Ни одной иконы, только выписанные образы, все при этом потрескавшиеся, на большинстве следы от ударов штыком или ещё чем-то острым, на некоторых ещё явно замазывали ругательства. Примечательно, что у многих образов в оплавленном воске были церковные свечи — видимо, прихожане навещают уже заброшенный монастырь. Их же руками был частично восстановлен алтарь, за ним в стену вмурована единственная икона, которую Картезиус сначала даже не заметил.
Невероятно почерневшая от времени и копоти икона: стандартное изображение Богоматери с ребёнком на руках, нарисовано на обычной деревяшке, масляной краской. Нет ни позолоты, ни оклада, единственное украшение — затёртое помятое кадило с какой-то пылью внутри, подвешенное на криво вбитый гвоздь. Пыль при приближении малигнолога пошевелилась — мужчина резко отскочил и выставил вперёд агнитор, переведя в сканирующий режим. Немного помедлив, прибор выдал зелёный сигнал — аргонавт, сильная нечисть либо гость из другого мира. Видимо, оставил свои споры в кадиле на случай паломников — просто и изящно. Картезиус аккуратно достал из-за пазухи большой пакет на зип-замке, поместил туда кадило, закрыл пакет и убрал поглубже в плащ.
За алтарём лестница вела вниз. Справа большая комната на несколько окон — по всей видимости, в прошлом здесь обитал настоятель. На двери — сбитый ржавый замок, само помещение завалено старой мебелью, советскими агитационными плакатами антирелигиозного содержания, бюстами вождей пролетариата, вымпелами пионеров и прочим хламом. Похоже, что как музей закрылся в девяностые — так это всё сюда свалили, закрыли и оставили догнивать своё. Едкий запах мочи, разбитые окна и «бычки» выдавали визитёров из числа местных алкоголиков да подростков.
На двери центральной комнаты замок был свежий. На полу за дверью оказалось несколько больших медицинских банок, в которых плавали жертвы позднего аборта. Август принюхался, подсветил фонариком — абортусы были свежие, не старше пары месяцев, и хранились
В крайней слева келье, бывшей полной копией центральной, судя по всему и жил схимник. Ничего нового: всё нехитрое «убранство» просматривалось через окно. Единственная находка — армейский рюкзак, засунутый глубоко под изголовье кровати. Перцовый баллончик, несколько банок консервов, три ампулы с метамфетамином, жгут, два одноразовых шприца и свёрток, едкий запах корицы от которого сразу выдал семуту. Схимник не мог тут жить, он просто ночевал в келье во время экспериментов.
Как следует облив всё внутри монастыря горючим, Картезиус вернулся в сарай. Существо на столе всё ещё копошилось и невнятно сопело. При ближайшем рассмотрении это оказался абортус месяцев семи, с посиневшими губами и загноившимися глазами. Следы на пятках выдавали минимум две инъекции — скорее всего, использовалась та же бурая жижа, которая была и в крысах, банка с ней стояла на полках. Малигнолог поморщился, забрал банку для исследований, после чего расплескал по сараю горючее и поджёг его.
В всполохах огня Скадомский монастырь и все его «находки» прекратили своё существование.
***
Месяц — ровно столько Мария Смирнова проходила интенсивный курс терапии. За это время она набрала ещё двадцать килограммов, обзавелась одышкой при подъёме по лестнице и свыклась с ноющим дискомфортом в суставах, особенно в пальцах рук и ног. Но болезнь отступала: припухлости на шее стали существенно меньше и мягче на ощупь, уже не болели, а Валентин Владимирович и вовсе давал самые оптимистичные прогнозы.
Вообще, доктор Долгопупов был очень странный. Всё время какой-то нервный, разве что тика не хватает, с потными липкими руками и порой со странной манерой изъясняться. Жилистый, очень твёрдый на ощупь, как из дерева, мужчина крайне редко моргал и иногда как будто пошатывался. При этом врач, вне всякого сомнения, заигрывал с пациенткой, отпускал комплименты и двусмысленно шутил.
— Так-так, можете одеваться.
— Как сегодня? Лучше?
— Безусловно! Да вы и сами чувствуете, что ваш организм постепенно поправляется.
Мария вздохнула.
— Ну что такое?
— Да так...
— Говорите! Я, как ваш лечащий врач, настаиваю.
Женщина немного замялась, покрутила пуговицу джинсов.
— Я действительно очень сильно... поправляюсь. С момента начала интенсивной терапии я набрала почти двадцать кило, ещё до этого — семь килограммов за две недели... Я стала сильно больше, мне даже тяжело подниматься по лестнице...
— Я уже говорил: таковы издержки. Ваш организм борется с раком — и поэтому многие процессы как бы остановились, замерли. Очень скоро вам потребуется куча энергии, и все килограммы будут кстати. Да и вам так очень даже...