Неопознанный взрыв
Шрифт:
Незаметно оглядывая полусонную улицу, Пудель зашел в частное кафе. Есть не хотелось — заказал чашку черного кофе. Взбодриться. Потом возвратился домой, уселся в кресло и задумался. Ничего не скажешь, здорово его провели. Интересно, кто стоит за «первоклашкой»: уголовка или конкуренты?…
Завирюха позвонил на квартиру Штыря.
Накачанный угрозами расправы за малейшую попытку предательства, Штырь охотно подтвердил: да, была у него деваха, да, он послал её к Пуделю… Откуда узнал о приезде босса? Один из его шестерок случайно повстречал его, выходящего из дома.
Когда
Светка в коттеджный поселок, конечно, не поехала — помчалась сначала в офис Кавказца, потом — на конспиративную квартиру Гаревича. И там, и там её ожидали щедрые вознаграждения.
Завертелись незримые маховички, задергались и пришли в движение приводные ремни. У Кавказца, Гаревича, Панкратова и Ступина возникали и исчезали версии и идеи, предположения и намерения.
Всем было ясно только одно: схватка за обладание пээррушкой подходит к завершению…
Глава 24
Похоже, Пудель вступил в устойчивую розовую полосу своей жизни.
Началась она со встречи с Радоцким, председателем либеральной партии. Обычно партия поддерживала связь со «спонсором» через Сидорчука. Тот передавал директивы, оговаривал методы доставки в партийную кассу добытых боевиками денег, решал все назревшие вопросы.
И вдруг приглашение к Радоцкому.
Когда Пудель перешагнул порог ухоженного кабинета и остановился в центре богатого ковра, дубоватое лицо Ефима Ивановича озарилось приветливой улыбкой. Странной была эта улыбка. Раздвинутые губы никак не сочетались с холодным подозрительным взглядом; глубокие морщины, появившиеся на лбу, свидетельствовали разве о глубокой озабоченности, мясистый нос нависал над губами. По-наполеоновски скрещенные на груди руки как бы отстраняли собеседника, напоминали ему о дистанции между председателем партии и рядовым её членом.
Короче в облике Ефима Ивановича сливались доброжелательность и подозрительность, мягкость и твердость, уважение и презрение. Эти противоположности переплетались друг с другом, создавая непробиваемую броню.
Радоцкий был политиком нового поколения, хитрым и увертливым, из его длительных речей невозможно выудить что-либо конкретное. Казалось, сказано достаточно много, а станешь анализировать — пустота, обычное сотрясение атмосферы.
Из более чем часовой беседы Пудель уяснил только одно: его ввели в состав политсовета, мало того — назначили заместителем председателя партии. Все остальное погружено в болото отдельных, ни о чем не говорящих фраз и образных сравнений.
— Маловато для меня — член политсовета, — напрямую заявил новый политический деятель. — Кажется, заслужил большего… Да и пост вашего заместителя — далеко не сладость. Скорее — наоборот.
Радоцкий высоко поднял седеющие брови и разразился монологом, в котором говорилось о престижности поста заместителя председателя, о необходимости не рваться к власти, а работать на благо народа, о тяжелом времени, когда либералы просто обязаны отдавать все свои силы…
Слова лились то слабосильным ручейком, то полноводной рекой. Соответственно менялось выражение
Пудель, нагло развалившись в кресле, откровенно смеялся. Газетные страсти, театральные передряги! Чем бы занималась либеральная братия, перекрой он им денежный поток?
Кажется, Радоцкий тоже натолкнулся на аналогичную мыслишку. Потирая морщинистый лоб, ероша короткие волосы неопределенного цвета, он несколько минут недоуменно глядел на нового члена политсовета. Будто старался предугадать, что тот запросит в качестве платы за услуги. Ибо, при всех внешних приличиях, шел самый настоящий торг, на фоне которого пылкие изречения председателя партии — похоронные венки преподносимые младенцу в годовщину его рождения.
— Все это — проблемы будущего, которые мы разрешим вместе с вами… На что вы претендуете?
— Думаю, звание депутата Госдумы не слишком большая плата за все мои старания?
— Конечно, конечно…но, как бы это выразиться, электорат…
Наворочали иностранных словечек, будто залежей мусора на городской свалке. Нет того, чтобы прямо сказать: всех избирателей подкупить не удастся, для подделки избирательных бюллетеней тоже нужны немалые средства.
— Если депутатство не прорежется, согласен занять пост губернатора в каком-нибудь приличном городишке… Скажем, в Красноярске…
— Идея знатная… Подумаем, посоветуемся… Красноярск не обещаю, там мы не очень сильны, а вот город помельче… Вообще, нам сейчас нужно решать сиюминутные проблемы. Их набралось достаточно много. Детали одного из них прошу обсудить с моим помощником…
Кажется, не сказано ничего определенного, но Пудель не ожидал, что его тут же возьмут под локотки и усадят в руководящее кресло. Он просто подбросил Радоцкому идею, а подкормить её и вырастить нечто большое и, главное, ценное — дело времени и старания.
Через десять минут Пудель, беззаботно насвистывая, развалился в кожаном кресле напротив помощника Радоцкого.
Обстановка знакомая. Сидорчук бегает по комнате, беспрерывно говорит, хватает и тут же отшвыривает в сторону брошюры, книги, листы бумаги.
Пудель почувствовал легкое головокружение, заболели глаза, сопровожающие бегающего помощника Радоцкого, поднялась к горлу отвратная тошнота.
— Федя, кончай трепаться, садись, потолкуем.
Легче уговорить собаку не брехать. Сидорчук продолжил круговые движения по кабинету. Прихватил газету, развернул и принялся отслеживать носом какие-то заметки.
— Говорите, Петр Ефимович, я вас слушаю…
— Не Петр Ефимович, а Николай Аркадьевич!
Недоуменный взгляд поверх очков.
— Ах, да, простите… Не успеваю следить за изменениями… Итак?
Притормозил возле подоконника. Газету швырнул на пол, намертво вцепился в фотоальбом. Заворчал голодным псом, нашедшем на мусорной свалке добротную кость.
— Садись, падло! — не выдержав, громыхнул Пудель. — Не то привяжу к стулу! Или заткну портянкой блудливую пасть!
Сидорчук остановился. Так резко, что едва не упал. Поймал упавшие очки. Не глядя, нащупал спинку стула, пристроил на сидение костлявые ягодицы.