Неосторожность
Шрифт:
Клэр поднимает платье и восклицает:
– Какая красота! Не верится, что ты его купил.
Она спрыгивает с кровати и обнимает его.
– Это лучший подарок за всю мою жизнь, – говорит она, целуя его. – Спасибо тебе.
– Примерь. Посмотрим, подойдет ли. Я не знал, какой у тебя размер. Продавщица сказала, что можно обменять, если что.
– Я сейчас.
Клэр убегает в ванную. Тяжелая дверь щелкает, закрываясь. Гарри сидит на кровати и ждет ее.
– Идеально! – кричит она из-за двери.
– Покажись.
– Нет. Я хочу устроить сюрприз.
Клэр выходит из ванной,
– Дай, я тебе покажу, как мне понравился подарок.
Вечером она надевает платье на ужин. Черные волосы, черное платье, светлая кожа. Клэр – сама юность, живость, сексуальность. Она самая красивая женщина в ресторане. Посетители поднимают головы и смотрят на нее, когда она входит. Словно на ней вовсе нет одежды. От того, что идешь за ней, кружится голова. Метрдотель проводит их к столику.
Гарри поражается переменам, произошедшим в Клэр. Из безыскусной девушки она превратилась в эту даму, одетую по последней моде. Какой была бы ее жизнь, если бы она не встретилась с ним на пляже? Если бы не пришла на ту судьбоносную вечеринку?
– Поверить не могу, что мы в Париже, – взволнованно говорит она.
Сегодня Гарри и Клэр ужинают в отеле. У здешнего ресторана две звезды. Завтра они куда-нибудь сходят.
Они обсуждают планы. Она знает этот город с детства, он отчасти навсегда связан для нее со скучными воскресеньями и душными комнатами. Гарри хочет показать ей другой Париж.
Официант приносит меню. Они заказывают коктейли. У Клэр безукоризненный французский. Официант старается не показать своего удивления. Он принимал ее за американку.
– Я и не знал, что ты так хорошо говоришь, – замечает Гарри. – Мой французский в основном сводится к тому, что можно заказать из меню или винной карты.
– Давно не говорила, – произносит Клэр. – Занималась перед поездкой, но пока еще не освоилась до конца. И я так много забыла. Мама всегда утверждала, что у меня хорошее произношение. Я много лет жила с французским паспортом. У меня было двойное гражданство, пока не заставили выбирать. Паспорт у меня до сих пор сохранился. Лежит дома в шкафу. В нем фотография, на которой мне тринадцать или четырнадцать лет. Я его храню, он мне напоминает, что я все-таки наполовину француженка.
– Ты никогда не хотела проводить здесь больше времени? В смысле, пожить?
– Ребенком – нет. Я ненавидела сюда ездить. Наверное, мне повезло. Большинство моих ровесников отправлялось в «Диснейленд», а я – в Париж. Но это был Париж без радости, без веселья и без красоты, без искусства, без всего того, ради чего сюда приезжают. У моих дедушки и бабушки даже не было телевизора. Мы с братом долгие часы сидели на жесткой кушетке у них в гостиной, пока мама с ними болтала, пила чай и грызла печенье. Это было невыносимо. Я видела небо за окном, представляла, как другие дети, настоящие французские дети, играют в парке или идут в зоопарк. Когда умерли бабушка и дедушка, мне стало легче. Я знаю, ужасно звучит, но это правда.
– По крайней мере, ты видела настоящую Францию. Я был во Франции, не знаю, раз двадцать или около того, иногда приезжал
– Вероятно, но здесь мне нравится больше. За занавесом хуже кормят, – смеется Клэр.
У нее озаряется лицо. У нее белые зубы. Гарри видит ее розовые десны.
Клэр заказывает биск из лобстеров с фисташками и морской язык с трюфелями. Гарри подзывает сомелье. Они останавливаются на монтраше.
– Умираю от голода, – признается Клэр.
– И не надо волноваться, что переешь. У них прекрасный спа с бассейном. Во время заплыва в этом бассейне умерла Памела Гарриман.
– Кто?
– Знаменитая куртизанка, – объясняет он. И добавляет: – Вообще-то, она была американским послом в Париже. Была замужем за несколькими богачами, а романы крутила вообще с целой толпой.
После ужина они идут по длинному коридору в отель. В середине недели постояльцев немного. Бизнесмены обмениваются визитками. Они направляются в небольшой бар, вниз по короткой лестнице. Пахнет дорогими сигарами.
– Это мой самый любимый в мире бар, – говорит Гарри.
Он пришел бы сюда, даже если бы не мог позволить себе остановиться в этом отеле.
Они входят в бар. Клэр удивляется, насколько он маленький. Посетителей много. В воздухе висят клубы дыма. Все столики заняты, но есть два места возле узкой барной стойки. Жорж, бармен, смешивает коктейли.
– Мистер Уинслоу, – произносит Жорж на хорошем английском. – Рад снова вас видеть у нас, сэр.
Он выше среднего роста, лысоватый, в белом пиджаке, движения у него ловкие. Гарри уже отправил ему записку, сообщая, что придет не с Мэдди.
Они пожимают друг другу руки.
– Рад тебя видеть, Жорж. Это Клэр.
– Добро пожаловать, – говорит тот. – Вы, очевидно, только что поужинали. Могу я предложить вам дижестив?
Гарри смотрит на Клэр.
– Что бы он ни предложил, соглашайся. В его руках шейкер – это кисть Пикассо.
– Хорошо, Жорж. В таком случае я совсем не откажусь от дижестива.
– Замечательно. Могу я узнать, любите ли вы арманьяк?
Клэр кивает. Он орудует за стойкой инструментами своего мастерства. Его руки искусно возносят, рубят, крутят, разливают. И, наконец, цветочный лепесток в виде украшения.
– Voil`a [8] .
Она делает глоток.
– Бесподобно.
Довольный, Жорж позволяет себе улыбнуться.
– Я подумал, вам понравится.
– Что там? – спрашивает Гарри.
– Называется «Отель де Франс». Две части арманьяка. Одна часть крем де кассис. Семь частей охлажденного шампанского. Шот грушевого ликера. Ликер я делаю сам. А вам, мистер Уинслоу?
– Удиви меня.
И снова руки пускаются в полет над барной стойкой. Cледить за ними – все равно что пытаться поймать шулера на жульничестве с картами.
8
Прошу (фр.).