Неотмазанные. Они умирали первыми
Шрифт:
— Это еще не известно, кто из вас старший! — усмехнулся Филимонов, почесывая Караю за ухом. — Верно, боевой пес?
— По собачим годкам, может он тебе в отцы годится! — встал на защиту собаки проводник Виталька Приданцев.
— Туман, гляди, рассеивается. Денек сегодня будет отменный. Побалдеем на солнышке.
— Если ветра не будет, — отозвался, широко зевая, рядовой Чернышов.
— Братва, смотри, Колька Селифонов опять что-то у десантуры скоммуниздил, наверняка, тушонку выменял на гранаты.
— Ну и жучара!
— Камикадзе, блин!
— В прошлый раз чуть своих не подорвал, дурья башка. Хорошо у сарая стены толстенные оказались, а то бы не знаю, что было бы, полкурятника только так разнесло, чуть Креста с Кнышем не завалил.
— Братва, только погляди, как батя «чехов» кроет!
Недалеко от «Волги», на которой местная власть привезла сданное оружие багровый от бешенства майор Сафронов поливал по матушке старейшин в каракулевых папахах и главу села, поминутно пиная ногой сваленные на землю трофеи. Рядом с ним стояли капитан Дудаков и рослый майор ВДВ, которые тоже размахивая руками, не стесняясь в выражениях, костерили сельчан.
— А это, что за рухлядь? Я спрашиваю, что это за хлам? — ругался майор Сафронов, обращаясь к старикам. — Ты знаешь, что это ружье с времен русско-турецкой войны. Из него только курей стрелять!
Подошел чеченец, который принес старую охотничью двухстволку и кинжал в потрепанных ножнах.
— Ха, еще одну дрянь приволок! Настоящий антиквариат, — криво усмехнулся Дудаков. — Прям музей какой-то!
— А бушлаты, чье белье сушите? Чьи бушлаты? — допытывался у «чехов» старший лейтенант Тимохин.
— Так, всё! Дудаков, Стефаныч, Тимохин! Зачищаем! — отрубил зло комбат.
— Рядовой Ведрин! Ко мне!
— Я!
— Так, все это говно! На помойку! — Сафронов ногой пнул кучу оружия.
— Как на помойку? — спросил удивленный солдат, уставившись в недоумении на командира.
— В комендатуру! Не хрен мне мозги здесь пудрить! Всё, зачищаем!
Глава двадцатая
— Может, на самом деле, не стоит трясти село, — сказал Крестовский.
— Не стоит? Крест, а ты видал, когда подъезжали, пики с зелеными тряпками на кладбище? — вскинулся Ромка. — Боевиков тут, видать, до чертовой матери! Как собак нерезанных!
— Ребята, Дмитрич идет!
Получив указания от Сафронова, капитан Дудаков направился к головной БМП.
— Все, кончай базар! По машинам! Гусев! Гусев! Твою мать! Где тебя черти носят?!
Из люка наводчика-оператора высунулась заспанная мятая физиономия радиста Гусева.
— Вызывай капитана Карасика на связь! Передай…
Но грубый рев БМП заглушил последние слова Дудакова.
Десантники провожали взглядами, как «бээмпэшки» с бойцами на броне стремительно рванули с места, отряхивая с гусениц ошметки сырой земли, урча, плюясь
БМП с «вэвэшниками» и СОБРом медленно двигались к центру села, где на небольшой площади высилась старенькая мечеть с облезлой луковицей минарета.
Перед тем, как начать операцию командиры долго препирались, выясняя отношения с местной властью, которая упорно заявляла, что село «чистое» от боевиков. На белой старой «Волге» с оленем привезли скромный арсенал из нескольких ржавых «калашей» и десятка старых охотничьих ружей, среди которых оказался аккуратненький кавалеристский карабин «Манлихер» времен первой мировой войны, не весть какими путями попавший в эту глухомань.
Но Сафронов был непреклонен, потеряв терпенье, он крепко обматерил местных старейшин и отдал приказ капитану Дудакову начинать зачистку.
Двигались несколькими группами: одна с севера, другая с южной стороны, западная, выжидая, стояла в резерве. Все шло по плану. Входили во двор с кем-нибудь из старейшин, досматривали дом, пристройки, погреба, подвалы, проверяли документы. Мужчины с хмурыми лицами молчали и подчинялись военным, чеченские же женщины голосили, понося незванных гостей, не стесняясь в выражениях. Тут же мельтешила под ногами шустрая ребятня с черными блестящими как вишни глазами.
Овчарки Гоби и Карай, обнюхивая все углы, обследовали жилье и прилегающую территорию. Через несколько домов от мечети, во дворе отнюдь незажиточного хозяина Гоби, вдруг, обнюхивая фундамент, остановилась и села, на бетонную дорожку под окном. И тихо тявкнула, взглянув преданными глазами на проводника Мирошкина.
— Чего это она? — обратив на нее внимание, спросил «собровец» Степан Исаев у Димки.
— Что-то нашла! Гоби! Гоби! Ко мне!
Но собака продолжала неподвижно сидеть, виляя хвостом.
— Эй, мужик! — старший лейтенант СОБРа позвал хозяина, который вдруг весь как-то съежился. — Иди сюда! Лом есть? Бордюр ломать будем!
— Как ломать? Нельзя, фундамент. Столько трудов вложили! Ничего там нет!
— Спокойно, отец!
— Нельзя ломать! Столько денег стоит! Собачка ошиблась!
— Так, ты что не понял? Что я тебе сказал? Бери лом и долби, пока не поймешь, а не то, не собака, а я сейчас ошибусь и вгоню в твою баранью башку пару фиников!
— Я прокурор жаловаться буду!
— Я те пожалуюсь! Так пожалуюсь… — рявкнул Степан.
— И сынка в помощники возьми! Вон, лоб какой вымахал! — добавил «собровец»» Савельев, кивая в сторону стоящего у порога высокого чернявого парня, лет семнадцати.
— Шустрей долби, не зли меня, я хоть и терпеливый, но могу и сорваться с цепи!
— Чего нашли? — спросил, появившийся из дома, брат Степана Виталий, за ним лениво плелся как сонная муха, утирая сопливый нос, рядовой Привалов.
— Пока не знаем!
— Мужик, как тебя кличут?