Неотосланные письма (Повесть и рассказы)
Шрифт:
Особенно любила я читать биографии великих людей, воспоминания о них. И по сей день читаю я эти книги с увлечением. Они многому могут научить нас: как жить, как в борьбе достигать поставленной цели, как свою жизнь прожить достойно и с пользой.
Кругом было столько нового, захватывающего и интересного. Все хотелось узнать, пережить. Но на многое не хватало ни сил, ни дня. Заботы по дому, мелочи отнимали немало времени. Это болезненно ощущают те современные женщины, которые стремятся к культуре, к труду.
Не думай, пожалуйста, что я говорю о женщинах с папироской в руке. Они лишь внешне подделываются
Нарочито грубые, манерные, они ломают в себе все то, что свойственно женщине. Внешне они настолько перестали быть женщинами, что им остается только отрастить бороду и усы. Когда, стуча по плоской груди, они говорят: «Мы не мещанки, мы новые, современные женщины!» — они лгут.
Я знаю многих русских, грузинских, украинских, еврейских, татарских и других национальностей женщин, работающих не хуже мужчин. И в то же время они не перестают быть женщинами, обаятельными женщинами. Совсем недавно они носили еще чадру, паранджу, чачван. Теперь они талантливые врачи, инженеры, летчицы, профессора, агрономы, колхозницы, работницы и — женщины.
Я не боюсь признаться, что хотела быть не только передовой советской женщиной, но и просто… красивой.
Когда ты возвращался из театра, я встречала тебя, тщательно прихорошившись у зеркала, хотя и провела весь вечер за книгой. Мне хотелось нравиться тебе.
Ты был внимателен. Иной раз ты так спешил ко мне, что даже не успевал снять грим.
— Гишкем! — говорил ты. — Сегодня я играл, как ты советовала, думая о любви к тебе. Ты дала мне радость, я вложил ее в свои слова, согрел ею роль. Говорят, я играл особенно хорошо. Друзья и знакомые пожимали мне руки, зал неистовствовал. Мне аплодировали, кричали. А я, — смеясь говорил ты, — спешил к тебе!
Иногда и я ходила в театр. Твои удачи радовали меня. Когда ты не имел успеха, мне было обидно.
Но ты, Искэндер, был актером не только на сцене. И в жизни ты играл. И, пожалуй, в жизни у тебя ролей было больше, чем в театре.
Раз уж я начала — попытаюсь написать все.
Окончив рабфак, я переехала к тебе. Небогато было мое студенческое приданое: белье, одежда, книги.
Осенью я поступила на медицинский факультет.
До осени наша жизнь шла хорошо, дружно.
А осенью среди зеленой листвы нашей любви уже были заметны желтые листья.
С чего все это началось? Прежде всего, ты не хотел, чтобы я училась дальше.
— Если не хочешь быть актрисой, — говорил ты, — тогда будь хозяйкой. Довольно учиться. Того, что ты знаешь, вполне достаточно.
В этом первом столкновении в твоих словах послышался мне голос наших предков.
Я готова была сделать для тебя многое. Но принести в жертву твоему капризу свое будущее я не могла.
Я знала цену свободы и цену желаний. Несмотря на твои угрозы, я поступила на медицинский факультет. Сцена меня не влекла. Я не чувствовала себя предназначенной для нее. Не находила в себе особых дарований. Я напевала песни — для дома это было хорошо, но избрать театр своей профессией у меня не было оснований. С этого столкновения и началась наша размолвка.
С начала учебного года мы, хотя и жили вместе, в одной комнате, но встречались только по ночам. Ты оставался в постели, когда я уходила в университет.
О наших отношениях, принявших такой оборот, я думала очень много.
Меня пугала твоя мрачность. Я чувствовала, что с каждым днем все больше и больше колеблются устои нашей семьи. Нужно было что-то сделать.
Я решила вести «Дневник семьи», куда заносила все хорошее и дурное, все мелочи нашей совместной жизни. Этим надеялась я искоренить зло — прочтешь, и все станет ясным. Дневник этот и сейчас хранится у меня. Я открываю его первую страницу:
Искэндер!
И в наше время семья — необходимая общественная ячейка. Надо отрешиться от несоветского понимания вопросов быта, надо построить крепкую советскую семью. За нездоровую семью мы ответим не только перед собой, но и перед детьми, будущим поколением.
Подумай, милый, над этим. Если в семье разлад, это отражается на работе. Пусть эта тетрадь будет зеркалом нашей совместной жизни. В ней ты увидишь отражение того, что нужно изжить и чему надо следовать.
Возможно, что это романтика. Пусть! По-моему, подлинная любовь без романтики невозможна, а раз это так, значит, нет и семьи без нее.
Искэндер!
В эту тетрадь я буду записывать все свои думы. Читай их внимательно.
Пиши сам, о чем думаешь. Иной раз с помощью пера выскажешь больше, чем в словах…
Галия.
Так начинался «Дневник семьи». Но ты только однажды заглянул в него.
В те годы слово «мещанство» было модным. Танцы, духи, цветы, галстук, хорошее платье… Все это «принято» было считать «мещанством». Следуя моде, ты мой дневник тоже счел «мещанством». Ты так и написал в нем:
Галия! Мне не нравится твоя затея. Этот дневник — полнейшее мещанство. Знай, что семья дневником не строится. Лучше уничтожь его как можно скорее. Если кто-нибудь увидит этот дневник — нас засмеют. Для создания настоящей семьи надо немного. Разгадай мой характер, люби меня, будь внимательна к моим желаниям, помогай мне в работе. Вот и все. Этого вполне достаточно.
Искэндер.
Жаль, что ты больше ни разу не поинтересовался дневником. Тебе я написала такой ответ:
Ошибаешься, мой глупыш! Дневник это не мещанство. Это только твой страх: «нас засмеют». Как это смешно! Я думала, что ты — сложный, что тебя трудно понять, а на самом деле ты прост до необычайности: «разгадай мой характер… будь внимательна к моим желаниям…» Я, я, меня, мое… Почему это тебя? Не лучше ли взаимное внимание, поддержка? Ведь думать так, как ты пишешь, равносильно тому, чтобы сказать: «Подчиняйся мне! Будь моей рабыней!» А ведь это так старо. Неужели я ошиблась в тебе?