Неотразимая (Богатая и сильная, Новый Пигмалион)
Шрифт:
— Нет.
Услышав ее обиженный голос, он повернул голову и теперь разглядел ее как следует.
— Что ты с собой сделала? — спросил он, на самом деле удивившись.
— Ты находишь, что я изменилась? — спросила она игриво.
— Ты стала похожа на позолоченную лилию.
Толком не поняв, что это означает, она решила счесть эту фразу за комплимент.
— Ну что, по-твоему, я хорошенькая?
— Я всегда тебе об этом говорил.
— Да, но..'.
— Что «но»?
— Я хочу сказать… по-настоящему хорошенькая.
— Очень хорошенькая.
Он
Все шло прекрасно… Но вдруг он повернулся к ней спиной.
— Ты куда? — В ее голосе звучала паника.
— Я ищу Элизабет. — Он открывал двери и заглядывал в все комнаты.
— Для чего?
— Она пошла поговорить с Луисом Бастедо.
Ну и что? — подумала Ньевес. А я? Почему он не глядит на меня? Она нахмурилась. Заметив это, Дав небрежно спросил:
— В чем дело, моя радость? Не с кем поиграть?
— Не смей обращаться со мной, как с ребенком! — Ее побагровевшее лицо стало таким злым, что он отпрянул назад. — Я больше не маленькая и не хочу, чтобы меня, погладив по головке, отсылали прочь! Меня тошнит от этого!
Так вот почему она разоделась. И накрасилась.
Такое платье подошло бы пятнадцатилетней девочке, подумал он, осознавая справедливость ее слов. Невинный вырез и рукава фонариком… В ее глазах застыло настоящее отчаяние.
— Я никому не нужна, — горько пожаловалась Ньевес. — Все бегают за ней…
— Не огорчайся, моя радость… Я думал, ты болтаешь с миссис Хокс.
— Она с Серафиной. Теперь они все время вместе.
Даже им я не нужна. — В шоколадных глазах стояли слезы. — Я здесь никому не нужна….
Бедняжка, подумал Дэв. Ревность и уязвленное самолюбие. Черт бы тебя побрал, Дейвид…
— Хочешь, поищем Элизабет вместе?
Нет, не хочу, взбунтовавшись, подумала Ньевес, хочу, чтобы ты искал меня. Меня! Почему ты не смотришь на меня, не хочешь замечать? Нужно показать ему, что она уже не ребенок. Показать, что она женщина..
Дэв отмечал малейшие изменения живого, выразительного лица, на котором было слишком много неумело наложенной косметики. Но тело под детским платьем было телом женщины. Беда в том, что ее эмоциональное развитие отстало от физического, вернее, было искусственно задержано. Она сейчас переживает опасный возраст и особенно нуждается в поддержке и утешении.
К кому ей еще пойти, как не к нему?
— Хорошо, — угрюмо произнесла Ньевес, — поищем ее вместе.
Он ласково ей улыбнулся и взял за руку.
— Зачем она тебе понадобилась? — спросила она удрученно.
— Она отправилась к Луису Бастедо. Он должен сообщить ей… не слишком приятные вести.
— О тете Хелен? — догадалась она.
— Обо всем, — он посмотрел нанес. — Я понимаю, тебе кажется, что все бросили тебя, но здесь происходят… не совсем обычные вещи.
— Я знаю!
Они задержались на террасе, и Дэв посмотрел сверху на парк, где белой лентой вилась дорога. Она была пуста.
— С тех пор, как она появилась, все пошло не так, — возмущенно начала Ньевес. — Это из-за нее все переменилось.
Надеюсь, изменилась и она сама, подумал Дэв. Но объяснять
— Пойдем к берегу, — предложил он, — навстречу машине.
Ньевес молча поплелась за ним, лихорадочно соображая, как привлечь его внимание. Времени было в обрез: вот-вот на дороге могла появиться машина. Но как это сделать? Как? Она вспомнила романы, которые служили ей путеводителем в мир взрослых. Там всегда имелась сцена, в ходе которой героиня вдруг оказывалась на руках у героя, и все заканчивалось страстным поцелуем… Иногда героиня, споткнувшись, подворачивала ногу, а иногда им обоим грозила опасность, и герою приходилось ее спасать. Но об опасности не могло быть и речи, а вот если бы она упала… Нужно сделать так, чтобы он ее обнял, ощутил ее тело, понял, что она не девочка! И с этого момента все пойдет, как и положено в романах: он возьмет ее на руки, она поднимет на него глаза, он поцелует ее и потом…
Она решилась. Так и нужно сделать. Но как? Как?
Спустившись с террасы, Дэв свернул на газон, чтобы пройти коротким путем через розарий. Там, где розарий подходил к дороге, стояла мраморная скамья — с нее можно было любоваться пейзажем, вдыхая аромат роз.
Но Ньевес знала, что розарий разбит в низине, чтобы уберечь усыпанные цветами кусты от резкого ветра.
Если бы только она смогла поскользнуться на ступеньках из красного кирпича! Темнело, таинственно алел закат. А после будет совсем легко, сославшись на больную ногу, опереться на него, почувствовать, как его руки поддерживают тебя, поднимают…
Она мечтала об этом так страстно, что, едва они приблизились к лестнице, все именно так и произошло: она действительно поскользнулась на стертой верхней ступеньке и, громко вскрикнув, полетела вниз, раскинув руки.
Реакция Дэва была мгновенной. Полуобернувшись, он поймал ее на лету, но, потеряв равновесие, стал пятиться вниз по ступенькам, испуганная Ньевес обхватила его за шею, так что ему пришлось ее обнять, и, наконец, на последней ступеньке ему удалось остановиться.
Ее лицо оказалось напротив его лица, и, быстро облизав губы, чтобы они выглядели соблазнительнее, она прошептала: «Поцелуй меня, Дэв! Скорее!» — она старалась, чтобы голос звучал сексуально, но получилось так, словно она охрипла, — и прежде, чем Дэв успел открыть от изумления рот и расхохотаться, ее губы прижались к его плотно стиснутым губам. Она с такой силой обхватила его за шею, что он не мог пошевелиться.
Отпрянув от него, чтобы перевести дух, она слабо улыбнулась — и увидела, что по другую сторону дороги стоит Элизабет. Должно быть, она появилась на вершине холма, когда Ньевес целовала Дэва. Что ж, тем лучше!
— К чему таиться? — громко сказала Ньевес. — Признайся, что ты любишь меня .. Хватит молча страдать? — Едва Дэв открыл рот, как она закрыла его своей ладонью. — Дай мне сказать… Я люблю тебя, — воскликнула она звенящим голосом. — Теперь ты это знаешь… Мне хочется, чтоб ты знал… Я люблю тебя!