Неотразимая (Богатая и сильная, Новый Пигмалион)
Шрифт:
Поэтому Ньевес была в полной растерянности. Она не имела ни малейшего понятия, о чем говорит Дэв.
— А я-то думал, ты меня любишь.
— Люблю… люблю!
— Тогда докажи.
Ньевес была в панике. Что делать? В романах поцелуи назывались сладкими, страстными, тайными, но более подробно не описывались.
Ее замешательство не укрылось от опытных глаз Дэва.
— Ты мог бы научить меня…
— Если ты меня и в самом деле любишь, тебе ни к чему уроки.
Ньевес
— Ну я тебя прошу… пожалуйста, покажи мне…
Дело в том, что… — она вспыхнула, — я никогда ни с кем не целовалась.
— Я знаю, — Дэв произнес эти слова таким тоном, что у нее из глаз брызнули слезы.
— Так я никогда не научусь, — в отчаянии всхлипывала она.
— Научишься, но не у меня.
— Но я хочу научиться у тебя… пожалуйста, Дэв… пожалуйста!
Лицо у Дэва вдруг стало совершенно чужим. Глаза смотрели на нее совсем не так, как раньше. Сердце Ньевес испуганно забилось.
— Ты в этом уверена? — спросил он.
— Абсолютно! Прошу тебя, Дэв, покажи мне, как целуются влюбленные.
— Что ж, ничего не поделаешь… — вздохнул Дэв. — Ты в самом деле выросла.
И вдруг он крепко обнял ее, и она с ужасом почувствовала его язык у себя во рту, а руку у себя на груди!
Она была в шоке! Стала вырываться, брыкаться и, оттолкнув его, отскочила на другой конец скамейки, с остервенением вытирая губы ладонью.
— Какая мерзость! Так люди не целуются!
— Так целуются любовники, — ответил Дэв, и она внезапно поняла, что он говорит правду. — Взрослые люди, которые понимают, что такое любовь и что такое быть любовниками. Ты отдаешь мужчине не только душу, но и тело.
Ньевес судорожно вздохнула.
— Если бы я попросил тебя об этом, смогла бы ты заниматься со мной любовью? Раздеться? Лежать обнаженной в моих объятиях?
Испуганно вскрикнув, Ньевес вскочила со скамьи.
Это не Дэв! Милый, доброжелательный, заботливый Дав никогда не произнес бы таких ужасных слов!
— Любовь не похожа на роман, моя радость. Любовь — это множество вещей, одна из которых секс!
Ньевес молчала.
— Мы говорим о любви, — продолжал он мягко, — но секс — это то, что мы делаем, когда любим и любимы… мужчины и женщины. Ты любишь меня именно так? Ты готова заняться со мной любовью?
Ньевес заткнула уши руками.
— Ты ведешь себя отвратительно! Ты не должен говорить таких вещей!
— Но ты же сказала, что любишь меня, — Дэв был мягок, но неумолим. — По-настоящему меня любишь.
Ньевес залилась слезами. Затем она почувствовала, что сидит на знакомых коленях, знакомые руки обнимают ее по-старому,
— Я в самом деле люблю тебя, — всхлипнула она. Но по-другому…
— Знаю, моя радость. И мне пришлось тебе это продемонстрировать.
Она подняла на него заплаканные глаза.
— Поэтому ты так себя вел?
— Да. Потому что, когда ты созреешь для такой любви, когда встретишь мужчину, в которого будешь «влюблена», тогда все будет по-другому… это будет просто изумительно.
Широко раскрыв глаза, еще с сомнением, но уже с надеждой, она спросила:
— Правда?
Она ничего об этом не знала. В романах никогда не говорилось о физической стороне любви. О том, как это страшно. Но глаза, которые глядели на нее, уже не пугали ее, его руки не сжимали ее, словно тиски, сидеть у него на коленях было удобно и спокойно, и сам он пах знакомым испанским одеколоном. Она с облегчением вздохнула. Он снова был ее милым, надежным, заботливым Дэвом.
— Ты разыграл меня, — сказала она с довольной улыбкой.
— Нет, — ответил он, и его голос звучал серьезно. — Если бы ты любила меня так, как говоришь, ты бы сама этого хотела… и ждала этого от меня.
Она встревоженно посмотрела в его уверенные голубые глаза.
— Ты не шутишь?
— Нет. Так будет.
Она слишком поздно поняла, что зашла на чужую территорию. Слишком поздно догадалась, что романы — это одно, а любовь — совсем другое.
— Но ведь ты не ждешь этого от меня, верно?
Она молча покачала головой.
— Ты ждешь от меня вот этого. — Он усадил ее поудобней у себя на коленях и ласково, как в детстве, обнял ее.
— Ты ищешь ласки и утешения, моя радость, потому что вдруг ни у кого не оказалось для тебя времени. И это очень грустно. Но тебя все любят: я, тетя Хелен, Касс и твой отец.
— Нет, он меня не любит!
— Да, и он тоже.
— Мне нужно, чтоб ты меня любил, — Ньевес прижалась к Дэву.
— Я и люблю, и всегда буду любить. Этого ничто не изменит. — Он снова улыбнулся. — Так значит, друзья?
Ньевес порывисто обняла его.
— Да, да… самые близкие, любящие друзья.
— Вот кто мы такие, ты и я. Любящие друзья. — Он бережно отвел прядь волос с ее лица. — В этом доме и так не хватало любви. И ты почувствовала, что теряешь последнее. — Он широко улыбнулся. — Но это не так.
Ничего не изменилось, моя радость.
— Это мне и хотелось знать, — сказала робко Ньевес. — Что… — она осторожно подбирала слова, — что ей не удалось все изменить.