Неотразимая (Богатая и сильная, Новый Пигмалион)
Шрифт:
— Кто сказал, что прекрасно только маленькое?
Я тоже большой. Мы с тобой под стать друг другу, ты и я. Да, ты высокая, да, ты крупная, но у тебя великолепное тело. — Под его пристальным взглядом она расправила плечи. — И что с того, что у тебя перепонки на ногах? Зато ты прекрасно плаваешь. — На ее губах мелькнула улыбка. — Если ты некрасивая, то почему тебя взяли в манекенщицы?
— В безумные шестидесятые сгодится что угодно…
— Я отказываюсь верить, что ты единственная манекенщица
— Нет, не единственная, — неохотно призналась она.
— Тогда в чем дело? — Он тихонько встряхнул ее за плечи. — Ты красивая. Поверь мне. Ведь я всегда говорил тебе правду, разве не так? Посмотри на себя, в самом деле.
Он снова повернул ее лицом к себе и, взяв за подбородок, заставил заглянуть себе в глаза.
— Смотри на себя во мне… — в его зрачках она различила лишь крохотные отражения. Но вдруг увидала больше, гораздо больше. Его глаза притягивали, и она погрузилась в них, как тогда на пляже, когда они сумели разглядеть то, что она так долго прятала, и с этого момента началось ее пробуждение к жизни.
— Ты очень красивая, — сказал он. — Ты создана для любви. И не только из-за красоты. Ты страшно зажата, но внутри тебя дремлет великолепная женщина, и я хочу помочь тебе ее разбудить.
— Как?
— Есть одно средство. Этим утром я был у Луиса Бастедо. — Он почувствовал, как она дернулась. — Я ему все о тебе рассказал. И попросил его помощи, от имени нас обоих. Нам нужно проникнуть в те пять лет, что ты забыла, а твоя мать должна вспомнить свои.
— Моя мать… — повторила она, привыкая.
— Да, твоя мать. Ведь она твоя мать… все, что говорил Дан Годфри, правда. Но это нужно доказать, воскресить эти мертвые годы.
— Сколько на это уйдет времени? — произнесла она с трудом.
— У нас нет времени на годы терапии. Дан Годфри не станет ждать. Необходимо раскрыть тайну быстро, и вовсе не ради него. Ради тебя и Хелен.
— Каким образом?
— Под гипнозом.
На этот раз она в ярости вскочила.
— Нет, никогда!
— Это единственный выход.
— Не говори мне, что Луис к тому же и психоаналитик!
— Нет, он не психоаналитик. Но он мастер на все руки, на этом острове ему пришлось многому научиться.
Он великолепный терапевт, первоклассный хирург и совершенно непредвзятый, непредубежденный человек.
— Никогда! — отрезала она. — Никогда не позволю копаться в моих мозгах!
— Это делается не ради забавы, — убеждал Дэв. — Луис не будет подчинять твое сознание своему и заставлять тебя проделывать разные дурацкие штуки. Он доктор, а не шарлатан. Но лучше он сам все тебе объяснит при встрече.
— Нет, ни за что!
Ну что ж, подумал Дэв Локлин, придется применить жесткие меры…
— Даже
Заткнув уши руками, она согнулась, словно ее ударили.
— Нет, нет…
— Ты не желаешь, чтоб она была твоей матерью?
Боишься? Подумай о ней хоть немного. Неужели она побоялась бы признать тебя? Своим отказом ты отвергаешь ее. — Он был жесток, его слова больно ранили ее, но он обязан был разбить корку льда.
— Я не могу, — простонала она, — не могу.
— Почему не можешь?
В ней боролись защитник и обвинитель, но наконец она честно призналась:
— Потому что мне страшно…
— Конечно, страшно, — согласился, медленно приближаясь к ней. — Но я буду с тобой. Мы будем вместе.
Мы все хотим помочь тебе… Я понимаю, тебе нелегко принять чужую помощь, тебе это кажется проявлением слабости… Ты одержима стремлением к совершенству из-за того, что считаешь себя недостойной любви. Поэтому ты пытаешься убедить себя, что любовь тебе не нужна. — Прежде чем она успела возразить, Дэв обнял ее, ласково, заботливо, уверенно. — Что бы ни случилось, я буду рядом с тобой. Я хочу помочь тебе.
Она не отвечала, но ее тело у него в руках обмякло, ослабело, и он, воспользовавшись ее замешательством, перешел в наступление:
— Почему бы тебе хотя бы не поговорить с Луисом?
Пусть он объяснит тебе, что это совсем не сложно. Все проще простого…
Понемногу Элизабет начала оттаивать. Тяжело вздохнув, она тихо сказала:
— Хорошо.
— Тогда давай одеваться. Луис ждет внизу.
— Не знаю, как вы, а я во время беседы предпочитаю прогуливаться, — любезно произнес Луис. Его сонные карие глаза улыбались. — Не возражаете?
Несколько секунд она внимательно глядела на него, затем сдержанно улыбнулась.
— Нет.
Она великолепно разыгрывала равнодушие, однако в ровном голосе проскальзывали тревожные нотки. Его профессиональный взгляд отметил и другие изменения.
Ледяное сияние уступило место тусклому блеску, в невидимом силовом поле появились разрывы. В душе Элизабет поселилось сомнение. Она держалась напряженно, словно пыталась удержать от распада рассыпавшийся на части монолит. Гордая, подумал Луис. Чертовски гордая. Наверное, никогда не просила о помощи, и ей невероятно трудно просить сейчас. Есть люди, которые до самой смерти не могут этому научиться.