Неотразимая герцогиня

Смолл Бертрис

Он вонзился в нее еще глубже и сильнее. Разумеется, девственница не в силах достигнуть пика экстаза в свое первое совокупление, но Аллегра по крайней мере не испытывала ни страха, ни отвращения. Он почти достиг нирваны, когда, к его удивлению, ее тело словно застыло, а затем он ощутил сотрясшую ее дрожь удовлетворения. Не в силах больше сдерживаться, он фонтаном взорвался в горячей молодой плоти.

Аллегра взмыла к звездам. Она никогда не испытывала наслаждения большего, чем то, которое охватило

ее сейчас, неуправляемого, восхитительного, неукротимого.

Золотистые искры фейерверком рассыпались за ее сомкнутыми веками. Неужели такое бывает со всеми? Она непременно спросит об этом Куинтона, потому что, если это так, неудивительно, что отец и тетя-мама так счастливы.

Она стонала все громче, чувствуя, что стремительно падает в теплую, уютную тьму.

Аллегра постепенно приходила в себя оттого, что герцог гладил ее длинные волосы.

— Ну вот, дорогая, — мягко сказал он, — худшее позади, и мне кажется, что и я подарил тебе наслаждение, подобное тому, что ты подарила мне.

Он коснулся губами ее лба. Аллегра открыла глаза и взглянула на него.

— О да, Куинтон, — согласилась она. — Это чистая правда. Почему женщины никогда не говорят о подобных чудесах?

— Разве твоя кузина не рассказала тебе о восторгах страсти? — удивился он.

— Шепнула только, что это восхитительно, но, когда я стала допытываться, заявила, что мне следует самой все узнать. Вот я и узнала, Куинтон. — Она теснее прижалась к нему. — Интересно, это делают только раз за ночь или можно и больше?

— Можно больше, — выдавил он, стараясь не рассмеяться.

— А… мы можем? — с явной надеждой поинтересовалась Аллегра.

— Не сегодня, — отказался он, целуя ее вспухшие губы.

— Почему? — рассердилась она, мятежно блеснув глазами. — Мне понравилось, Куинтон.

— Это я вижу, Аллегра, — наставительно заметил он, — но сегодня ты стала женщиной, и, боюсь, рана все еще саднит. Обещаю, что завтра мы снова будем любить друг друга, и послезавтра, и послепослезавтра тоже. Ты поистине восхитительна, и думаю, я сделал ценное приобретение.

— О-о-о, животное! — прошипела она, барабаня по его плечу маленькими кулачками. — Значит, я для тебя — всего лишь вещь?

— Ты моя ослепительная и прекрасная маленькая женушка, — смеясь, заверил он, встал и надел ночную рубашку. Потом нагнулся, поцеловал Аллегру и игриво ущипнул ее розовый сосок. — Доброй ночи, дорогая. Увидимся утром.

— Куинтон! Ты покидаешь меня? — вскричала она.

— Я всегда сплю в своей постели, Аллегра, — объяснил он, перед тем как исчезнуть за дверью.

Если бы он любил ее или она любила его, он наверняка остался бы. Можно держать пари, что Оки и Сирена все ночи проводят вместе.

Однако одиночество позволило Аллегре поразмышлять над тем, что только что произошло. Куинтон

был так нежен и заботлив! Ах, если бы она верила в любовь… если бы… то смогла бы полюбить этого человека. Впрочем, кажется, она и в самом деле начинает питать к нему теплые чувства, тем более что у них будут общие дети. Его семя сейчас в ней. Может, она уже забеременела. В один прекрасный день она станет матерью следующего герцога Седжуика. Ее сына. Ее сына-герцога.

Аллегра сама не заметила, как заснула.

А герцог еще долго лежал без сна в холодной постели. Как трудно было ее оставить… но супругам полагается спать порознь.

Откуда Аллегре знать об этом, если она росла без матери?

Но видит Бог, он не хотел уходить от жены, такой горячей и страстной! И это после того, как она была столь разумна и практична. Что бы она сказала, узнав о его любви? Ужаснулась бы?

Он не скажет ей ничего, пока не будет уверен, что она отвечает на его чувства или по крайней мере не посмеется над ними.

Прошло немало времени, прежде чем герцог наконец заснул.

Онор, принесшая госпоже завтрак в постель, заметила у камина тазик с чистой водой и решила позже рассказать ей, зачем он нужен. Она также увидела, что Аллегра лежит нагая, а ее рубашка небрежно сброшена на пол. К тому же бедняжка еще совсем сонная! Во всем виноваты треволнения вчерашнего дня и прошлая ночь. Однако ее госпожа не выглядит несчастной!

— Доброе утро, ваша светлость, — пробормотала горничная.

— Я, пожалуй, останусь в постели, — решила Аллегра, натягивая рубашку.

— Прекрасно, миледи, — кивнула Онор и, поспешив к комоду красного дерева, вынула тонкую кружевную шаль, которую и накинула на плечи хозяйки.

— Герцог уже встал? — осведомилась Аллегра, вгрызаясь в кусочек поджаренного хлеба. Она все еще чувствовала усталость и к тому же успела проголодаться.

— Встал и поехал кататься верхом. Крофт сказал, что, выходя из дома, он насвистывал. И что у него было веселое лицо, — хихикнула Онор.

— Вот как, — обронила Аллегра. Другого ответа горничная не дождалась.

Часов в одиннадцать Крофт открыл дверь элегантно одетым джентльменам.

— Доброе утро, милорды, — приветствовал он тихо с низким поклоном.

— Мы приехали навестить герцога, — объяснил тот, что повыше. — Скажите ему, что здесь Принни и Браммел.

Дворецкий ошеломленно заморгал и снова уставился на гостей. Узнав светловолосого голубоглазого розовощекого джентльмена, портрет которого он видел в лондонской газете, Крофт снова склонился почти до земли и осторожно ответил:

— Его светлость уехал на прогулку, но я немедленно пошлю за ним. Прошу вас, входите и устраивайтесь в гостиной, а я принесу вина.