Неотразимая
Шрифт:
Фиа подождала, пока коляска скроется из виду, и повернулась к Томасу. Ее жеманная улыбка, все время присутствовавшая на лице, исчезла. Теперь Фиа смотрела на него, как всегда, непроницаемо-загадочно. Не сказав ни слова, она пошла по аллее, и Томас последовал за ней. Сердце ее учащенно забилось – она не ожидала увидеть его так скоро. Фиа искоса бросала на Томаса взгляды, отмечая, какая сильная у него шея, как удачно оттеняет загар его белоснежный воротничок. Она очень хорошо помнила ощущение, которое возникло у нее, когда она коснулась его кожи, помнила страсть в его серых глазах.
– Я знаю, что дамой в серебряной маске на балу у Портманов были вы. –
– Не понимаю, о чем вы говорите, – встрепенулась Фиа, сознавая, что на маскараде совершила ошибку. В тот вечер Джеймс был занят, и она пришла туда инкогнито. Увидев Томаса, она решила хорошенько проучить его и показать, что он сам легко подвержен тому, что открыто осуждает. Не получилось, она лишь поняла собственную слабость. Как неосмотрительно с ее стороны, раньше с ней такого не бывало.
И потом, она выше этого. Она не какая-то юная девица, которая жаждет доброты, подобной той, какую выказывал Томас Саре Лейтон, или той, в которой она так безжалостно отказала Пипу. Она, разумеется, вела себя эгоистично, но причиной этого была ее уверенность, что, поскольку Пип всего лишь юноша, дружить с ним будет безопасно. Он напоминал ей Кея и брата. В этой буре заговоров ей так хотелось иметь настоящего друга, с которым она могла быть самой собой и не притворяться.
Что ж, больше такое не повторится. Да, она впредь не допустит, чтобы ее желания угрожали чьей-то невинной жизни. Теперь она стала мудрее.
– Вы всегда носите черное? – Голос Томаса заставил ее вздрогнуть.
– А я думала, вы из тех мужчин, которые предпочитают только белое и черное, поскольку это освобождает от изучения полутонов.
Томас рассмеялся, и сердце ее учащенно забилось в ответ. Он не должен был рассмеяться на эти слова, он должен был обидеться.
– Признаю, черное вам очень идет, миледи. А платье, в котором вы были на маскараде у Портманов, делало вас еще прелестнее. – Фиа улыбнулась, не отрицая и не признавая его утверждение.
– Капитан Донн, следите за собой, а то и вы попадете под мои чары. – Она произнесла эти слова с сожалением и очень удивилась, когда он усмехнулся в ответ.
– Очень любезно с вашей стороны предложить свое место мисс Лейтон, – продолжил Томас. Но теперь Фиа знала свою роль. Она подняла одну бровь и улыбнулась улыбкой, которую все мужчины находили столь соблазнительной.
– О, капитан, я хорошо понимаю, что мы с вами испорчены настолько, что оба прекрасно догадываемся, почему я это сделала. Мне просто захотелось прогуляться с вами. – Ее взгляд призывно манил. – И я добилась своего.
– Я не верю вам.
– Как вам угодно. – Фиа пожала плечами.
День становился все теплее. Фиа стало жарко в накидке, и она ослабила шнурок на шее.
– Вы знали, что Сара Лейтон не одобряет вас, но все-таки позволили ей занять свое место в коляске?
– Ах, так вот в чем дело! Ну, чтобы вы не записали меня в святые преждевременно, позвольте мне объяснить. Сара Лейтон достойна жалости, и больше ничего. – Томас сжался от этих слов, как от удара, ему стало не по себе. – Она даже не заслуживает звания соперницы. О ней и думать не стоит. – Эта ложь слетела с ее губ очень естественно, хотя в душе Фиа восхищалась Сарой Лейтон, порядочной девушкой, чья тревога за брата была искренней. Фиа не хотела, чтобы Томас догадался о ее подлинных чувствах, потому что тогда у него появилось бы преимущество перед ней, а она не желала, чтобы Томас Донн имел хоть какие-то преимущества, да, собственно говоря, и не только он, но и любой другой мужчина, в том числе и ее
– Вы лжете, – глухо произнес Томас.
– Ха, как же! – Ей с трудом удалось выдавить из себя этот легкий смешок. – Вы лучше, чем многие здесь, знаете мое прошлое. Я ведь по натуре азартный игрок, да и в роду моем одни игроки. Нет ничего удивительного в том, что мне никто не может противостоять и я всегда пытаюсь выиграть еще один приз, вместо того чтобы удовлетвориться уже полученным. – Она посмотрела на него из-под густых ресниц. – И потом... именно вы предложили ту игру. – Томас вздрогнул и внимательно посмотрел на нее. Она стояла, словно приглашая его подойти ближе, и, чтобы расслышать ее, ему пришлось приблизиться к ней почти вплотную. – В будуаре, тогда, – прошептала она чуть слышно, словно дразня его, – когда вы пришли, чтобы обвинить меня, вы сказали, что я единственный человек, которому вы бы бросили вызов.
Он не отпрянул, устремил на нее взгляд и заговорил. Их губы разделяло всего несколько дюймов. Серые глаза Томаса светились на загорелом лице.
– Я имел в виду совсем другое. И вам это прекрасно известно.
Но Фиа была не из тех, кто отступает. Положение напоминало игру «Кто смелее», и она не имела права проиграть. Излишне спрашивать почему. Она подняла лицо, и ее щека оказалась в опасной близости от лица Томаса. На Фиа пахнуло запахом сандалового дерева и кофе. Кожа его была очень гладкой, он побрился совсем недавно.
– Но это было то, что имела в виду я.
Он чуть-чуть подвинулся, так чтобы ей в глаза попало солнце. Она отвернула лицо, заморгала. Ресницы ее были такими длинными, что касались щек. Она услышала, как у него перехватило дыхание, и неожиданно почувствовала у себя на талии его руки. Они сжимали ее, не давали пошевелиться. Какое-то мгновение Фиа не понимала, то ли он хочет притянуть ее к себе, то ли оттолкнуть. И почему-то ей показалось, что он сам не знает, чего хочет. Она чувствовала прикосновение каждого его пальца, ширину его ладони. Надо освободиться, надо дать ему пощечину, высмеять! Но в этот миг она была способна думать только о том, что Томас Донн прикасается к ней. Это еще не страсть, но уже больше, чем равнодушие. Всеми фибрами своей души она отозвалась на его прикосновение. Из ее полуоткрытых губ с трудом вылетало прерывистое жаркое дыхание: его как будто захватывало в груди, где так сильно билось и со щекотливым ощущением замирало сердце. Он изучал ее взглядом, злым и смущенным одновременно. Накидка соскользнула с ее плеч и упала к ногам.
Томас начал медленно поднимать руку с талии по спине к затылку. Фиа прикрыла глаза. Пальцы были немного грубоватые, с жесткой кожей, но на удивление теплые. Она запрокинула голову. Он почти ласкал ее своими прикосновениями, и она сосредоточилась на восхитительных ощущениях, которые они рождали в ней.
Вдруг его рука замерла и упала, и другая рука, лежавшая на талии, тоже отпустила ее.
– На вас ожерелье Амелии Бартон, – холодно и раздельно отчеканил он.
Разумеется, Томас недоволен. Амелия Бартон была прекраснейшей женщиной из всех, кого знала Фиа. Несомненно, она была прелестнейшей женщиной из всех, кого знал Томас. Возможно, Томас даже любил ее.