Неотвратимость
Шрифт:
Весь вечер работал — приводил в порядок записи о подвиге Максимчука, твердо решив выбросить из головы эпизод с Зарудной, не думать больше о нем. Одно уравнение со многими неизвестными. Задача неразрешимая, и нечего его заниматься. Но как это сделать, как выбросить из головы? Это же не сундук — открыл и выбросил. Человек может решиться на любой поступок, даже самый безрассудный, и осуществить его. Но думать или не думать о чем-либо, зависит не от него. Он может тысячу раз решать не думать, и будь это человек даже самой железной
Петр Елизарович Гулага пришел на работу рано. Спокойно поработать, сосредоточиться удавалось только в ранние часы. Как бы ни задерживался в своем кабинете, все равно не давали покоя телефонные звонки, сотрудники, посетители. А ему предстояло подготовиться к серьезному докладу в обкоме партии. К началу рабочего дня он все закончил и с удовольствием потянулся. Вошла Анна Константиновна, доложила о приезде Крылова. Велел пригласить его, как только появится, а сейчас вызвать одного из начальников отделов. Не успела секретарша выйти, как он нажал кнопку.
— Слушаю, Петр Елизарович, — тут же появилась она вновь.
— Закажите обед на двух человек в «Поплавке».
— На который час?
— Когда, он сказал, придет?
— Крылов? Он не сказал, видимо, скоро — сегодня уезжает.
— Часа на два, только не в зале.
— Конечно…
Спустя полчаса снова появилась в дверях.
— …И передайте директорам заводов, — говорил Гулыга начальнику отдела, — пусть немедленно начнут отгрузку. Колхозы сидят без кормов, а у них жом складывать некуда…
Голос у Гулыги спокойный, без нотки раздражения. Видно, человек этот хорошо знает, где и что делается в его большом и сложном хозяйстве.
Он повернулся в сторону Анны Константиновны.
— Крылов пришел.
— Что ж вы его там держите? Зовите.
Захлопнув папку, поднялся начальник отдела.
— А прием отменить? — спросила она.
— Пока не надо, — взглянул на часы.
— Рад, рад видеть, — широко улыбаясь, пошел навстречу Крылову Петр Елизарович.
— И я рад, Петр Елизарович, — протянул руку, крепко пожал.
— Как живы, что хорошего?
— И не спрашивайте, верчусь, как вор на ярмарке. Приехал в два ночи и ни свет ни заря — здесь.
Усадил Крылова в кресло у журнального столика, сел напротив, но тут же, перегнувшись через письменный стол, нажал кнопку. Зажглось красное окошечко фонарика, вмонтированного в стол.
— Что-то новое, — кивнул Крылов на фонарик, — раньше вроде не было.
Петр Елизарович довольно улыбнулся:
— Такой же фонарик зажегся и у секретарши. У американцев подсмотрел, — хитро сощурился он. — Надо же и у буржуазии чему-нибудь учиться. — А секретарша уже стояла на пороге.
— Чайку нам… Какими же ветрами, Сергей Александрович? Я, откровенно
— Полно вам, — поморщился Крылов.
— Не скажите, не скажите. У нас как принято? Расчихвостить хозяйственного руководителя — пожалуйста. А похвалить, оценить работу… Так что не скромничайте, дорогой Сергей Александрович.
— Что ж, написал, как есть, написал правду… Поэтому и приехал к вам.
— Слушаю, — Петр Елизарович откинулся на спинку кресла. — Слушаю, Сергей Александрович.
— Расскажите, пожалуйста, подробнее о Панченко.
— О ком?
— О Панченко. О предателе Панченко, фашистском бургомистре.
Петр Елизарович усмехнулся:
— Да, крепко вы его. Всего десятка два слов, а предатель как на ладони. Вот что значит писатель! И в глаза не видел, а как точно.
— Верно, не видел. Да точно ли? Вот в чем закавыка.
Гулыга поднял на него недоуменный взгляд. Крылов молча достал из кармана сложенный вчетверо листок с донесением гестапо.
— Что это?
— Почитайте.
Петр Елизарович взял со стола очки, надел их, повертел в руках листок, улыбнулся.
— Я, дорогой мой, кроме бюрократического русского, других языков не знаю. Только и выучил за всю войну «хенде хох»… Да, еще фрицы очень любили говорить «Хитлер капут» — тоже выучил… Переведите, пожалуйста, — вернул он бумагу.
— Вот перевод, — протянул ему другой листок Крылов. — Правда, от руки, но почерк разборчив.
— Что за чепуха?! — удивился Гулыга, прочитав первые строчки. И снова обратился к тексту. — Бред какой-то! Где вы это взяли?
— В гитлеровских архивах. Документ подлинный…
— Гм, подлинный, — хмыкнул Петр Елизарович. И задумчиво добавил: — Кому?
— Что «кому»? — не понял Крылов.
— Еще римляне говорили: «Кви продест» — кому выгодно. Вот я и думаю: кому это выгодно? Кому надо подбрасывать нам с вами такие «подлинные»?
Вошла Анна Константиновна, неся на подносе чай и вазочку с баранками и сухариками.
— Спасибо, — сказал Петр Елизарович. — И вот что… Извинитесь перед товарищами, отмените прием. И телефоны на себя возьмите.
Она подошла к столу, передвинула рычажки.
— Нет, нет, этот оставьте, — он поднялся, прошелся по кабинету. — Прошу, Сергей Александрович, — показал на чай. Снова сел, теперь уже за письменный стол. Положил перед собой донесение, разгладил, стал перечитывать.
— Что же получается, Петр Елизарович? У них Панченко предатель, и у нас предатель. У них бандит, и у нас бандит. Так не бывает.
— Сергей Александрович, дорогой мой, — как бы извиняясь, заговорил Гулыга. — Не обижайтесь, я даже разбираться не желаю. И плевать я хотел на любые бумажки. Я своим глазам верю, а не бумажкам.