Неотвратимость
Шрифт:
— Извините, извините, бога ради, — быстро заговорил он, прижимая руку к груди. — Я не подумал, не сердитесь, — и повернулся к выходу.
Буфетчица явно не ожидала такой быстрой и безропотной капитуляции. Нет, этот не из тех, ее из алкашей. Недоуменно посмотрела ему вслед, и когда он уже был у двери, точно извиняясь, спросила:
— А вы что хотели, гражданин?
Он обернулся, в смущении помолчал и наконец выдохнул:
— Водки.
Она излила на него всю злость разочарования:
— Сколько
— Полстакана.
— Водкой давно не торгуем, коньяк.
— Очень хорошо.
— И конфету?
— Да-да, спасибо.
Он выпил залпом, положил в карман конфету, расплатился а молча вышел.
Утром бодрый голос поездного радиоузла объявил:
«Прибываем на станцию Брест. После таможенного и пограничного досмотров можно выходить. Стоянка поезда два часа. Просим всех зайти в свои купе».
Костя сказал:
— Поедем Брестскую крепость смотреть?
— Нет, я не поеду, поезжай сам, — ответил Крылов.
— Вы же обещали.
— Не могу, Костя, у меня другой маршрут.
Костя совсем обозлился. Что могло случиться? Ехали в Берлин, и у Крылова было отличное настроение. В Бресте пошли смотреть, как меняли тележки вагонов с широкой колеи на более узкую. Это происходило ночью, при ярком свете прожекторов. А мемориал — он сам предложил — решили посмотреть на обратном пути, времени для этого вполне достаточно. И на вокзале в Берлине был веселым. Все изменилось после проклятого гестаповского донесения. Но при чем здесь он? И почему ничего не хочет объяснить?
Таможенники не стали проверять их чемоданы, спросили лишь — не везут ли фрукты или овощи. Пограничники взяли паспорта, осмотрели купе и ушли.
«Ну и бог с ним», — в который раз решил Костя и обратился к врачу:
— Интересно, что поставят в графе «Место рождения»? Поезд «Москва — Берлин»?
— Ну, конечно, Москва. Женщина-то наша, советская.
— Как же Москва? Спросят, где справка из роддома. Нет, скажут, вы сюда с готовым ребенком явились. — И они рассмеялись.
Крылов не слышал их. Думал.
К выходу Костя шел рядом с Крыловым, к которому с раздражением обратился проводник:
— Вещи зачем же? Никуда не денутся, не беспокойтесь.
— Да нет, я схожу здесь, — как-то обреченно ответил Сергей Александрович.
— Вы же сказали — до Москвы.
— Мало кто чего говорит, — вздохнул Крылов. — Проверять надо. Проверять — вот главное.
— А я и проверил, — недовольно проворчал проводник. — Билет у вас до Москвы.
На перроне Крылов сказал:
— Не теряй времени, поезжай смотреть мемориал, у вокзала всегда есть такси.
— Значит, успею, если есть такси. Я провожу вас.
— Меня некуда провожать, я — на вокзальный переговорный пункт.
— Тем более… Близко.
На почте Крылов заказал Берлин.
— Все-таки что мне
— Я тебе уже ответил — ничего не говори. Я сам позвоню главному.
— Нет, ребятам что сказать?
— Отшутись, ты это умеешь.
Крылов взглянул на часы. Сунул голову в окошко:
— Девушка, переведите мой разговор на срочный.
— Втрое дороже.
— Хоть впятеро.
Вскоре она пригласила его в кабину. Костю разбирали и любопытство и беспокойство. Кабина большая, будь что будет — тоже вошел. Выгонит — значит, выгонит. Но Крылов не обратил на него внимания.
— Дитрих? Здравствуй, дорогой, это я… Да, благополучно, уже в Бресте.
Это, по-видимому, был тот редкий случай, когда слова били в ухо, и Крылов немного отстранил от себя трубку. Теперь Костя слышал весь разговор.
— У меня к тебе очень большая просьба, Дитрих. Ты оказался прав, меня очень заинтересовал твой документ. Узнай, пожалуйста, нет ли в архиве еще каких-либо документов, касающихся Панченко.
— Вот смотришь, я говорил, тебя заинтересовывай, а ты все не доверил… Узнаю, узнаю, там много документы. Фау Фау Эн готовят процесс майора Бергера…
— Кто такой Бергер? Не Бергер меня интересует — Панченко. Понимаешь — Панченко.
— Пан-чен-ко! — неожиданно, будто испугавшись, протянул Костя. А Грюнер продолжал:
— Майор Бергер был комендант, где самый жестокий допрос делайт…
Костя больше не прислушивался к разговору. Он все понял.
— Тот Панченко? — глухо сказал, когда Крылов положил трубку.
— Нет, этот. Дошло наконец.
— Как же это получилось? Может быть, недоразумение?
— Какое там недоразумение, документ подлинный…
— Нет, это копия.
— Ксерокопия.
— Что же теперь будет?
Крылов не ответил.
— Сергей Александрович, — горячо заговорил Костя. — Ей-богу, недоразумение. Не придумали же вы!
— Так и Гулыга не мог придумать. Тем более что я в архиве все проверил.
— Значит, вы и не виноваты.
Крылов горько усмехнулся.
— Ты виноватого ищешь, а искать надо выход из положения.
— А все очень просто, — уверенно заявил Костя. — Найти семью, если она осталась, родственников и официально сообщить. И на место прежней службы сообщить, официальным документом, с печатью.
Тоскливо и насмешливо слушал его Крылов. Глядя куда-то в сторону, покачивая головой, грустно сказал;
— На всю страну героя объявить предателем, а потом извиняться шепотом, на ухо? Так, что ли? Нет! — Голос изменился, стал резким. — В порядочном обществе так не поступают. Если действительно герой, еще как-то можно выйти из положения, сообщив об этом в газете. Но что это значит? Опровержение? Так? А на опровержение главный хоть убей не пойдет.