Неожиданные встречи
Шрифт:
Возле кормушки, в которую я насыпал пригоршню риса и кусочки хлеба, сразу собрались воробьи. Долго судачили, но при мне есть не решались. За зиму отвыкли от человека. Да, видимо, и осенние странствования приучили к осторожности. Но, приезжая из города, я всегда заставал кормушку пустой — корм бесследно исчезал.
Зимой холодно на даче, и я уселся отдохнуть на солнечной стороне домика. Здесь было очень тепло, солнце усердно грело. Загляделся на синие горы, отдохнул, задремал. Позади домика, в саду, там, где находилась кормушка с рисом, раздались сорочьи голоса. Птицы оживленно переговаривались, иногда выкрикивая что-то совсем по-особенному. Недалеко от домика,
Так вот, оказывается, кто лакомился рисом! Не ожидал я вегетарианских наклонностей у сорок. Впрочем, сейчас, в конце зимы, когда все закрыто снегами и с пищей нелегко, не до привередливости. Но какова сорока на столбе! Неужели она сторожевая? Скорее всего, что да. Иначе какой ей был резон голодной сидеть на столбе, когда все поспешно лакомились содержимым кормушки? Не была ли сторожевая сорока старой, опытной предводительницей своей стайки, ее матерью или отцом? Жертвовала собою ради своего маленького общества, так же, как и мы, люди, ради своих детей!
В представлении птиц корм принадлежал мне, его приходилось воровать, и поэтому полагалось быть предельно осторожным. Человек, хозяин добычи, опасен.
Как только птицы, гнездящиеся на даче, начнут откладывать яйца и выводить птенцов, всюду станут шнырять сороки с намерением разбойничать. Как-то рано утром я услышал громкий стрекот сорок и тревожные крики скворцов. Оказывается, хитрая сорока бесцеремонно заглядывала в скворечник, намереваясь стащить птенчика. Этот скворечник я нарочно сделал с большим летком, рассчитывал на то, что вдруг его заселит удод. Бедные родители от волнения раскрыли рты, в панике закричали, но приблизиться к незваному посетителю боятся. Видимо, знают: с сороками связываться опасно. Я прогнал сороку, выпилил из фанеры накладку на леток, сделал его теперь, как полагается для скворцов, диаметром в четыре с половиной сантиметра.
Долго скворцы летали у входа в свое жилище с едой в клювах для птенчиков, кричали тревожными голосами: фанерная накладка их пугала. Но вот один осмелел, проник в скворечник. За ним и другой последовал. И все наладилось. Теперь сороки не страшны, не пролезут за птенчиками…
Сороки все видят, все замечают, обо всем оповещают жителей поля или леса и особенно тревожатся, когда появляется какой-нибудь хищник или человек с ружьем. Так было со мною в горах Турайгыр.
Со стороны пустынной Сюгатинской равнины горы Турайгыр совсем голые. Но в одном месте виднеется зеленая полоска, а наверху — синее пятно елового леса. Там ущелье Карагайлы.
Мне давно хочется побывать в этом ущелье, но я не знаю, смогу ли добраться до его начала. Но на этот раз отвилок дороги как будто ведет в желательном направлении, и я на мотоцикле медленно взбираюсь на подъем.
Через полчаса пути все меняется. Вместо голой пустыни — буйство зелени, роскошные травы, кустарники и много цветов. Порхают бабочки, скачут кобылки, жужжат мухи — и никаких следов человека. Полная глушь и дикость. Чудесное место! Интересно пройтись по такому ущелью. Но мне не везет. Откуда-то взялись сороки и подняли неистовый крик, ни на минуту не оставляют в покое. Их крики отдаются эхом в каменистом ущелье, кажутся, как
В густой траве кое-где видны лежки косуль, и, возможно, поэтому здесь мухи очень надоедливые, смелые, не отступают ни на шаг. Привыкли донимать косуль и вот теперь переключились на меня. Воды в ущелье не видно, и мухам хочется полизать капельки пота на моем лице. За мною следует уже целый рой. Они щекочут лицо, лезут под одежду, ничего не боятся, наглы до невероятности. Нет от мух никакого спасения…
Целый час меня сопровождают мухи и сороки. Не видал я таких назойливых птиц и жадных мух. Нет у меня больше терпения, надо возвращаться обратно.
Но в это время раздается легкий гул, шевельнулись травы на склонах ущелья, качнули ветвями кустарники, налетел спасительный ветер и освободил меня от несносных насекомых. Но не от сорок: им ветер нипочем.
С легким криком над ущельем поднялись пустельги. Их много, не менее десятка, наверное, целое семейство Птицы, как и я, рады ветру и, играя, стремительно носятся в воздухе, планируют. Чуть ослабнет ветер — раскрываются белые хвосты, расправляются крылья. Ветер усилится, его подъемная сила увеличится — и хвосты складываются, крылья сужаются. Еще сильнее подует ветер крылья полускладываются, хвосты сжимаются в полоски, планирующая поверхность резко уменьшается.
Я забыл про невзгоды, карабкаюсь на скалы поближе к птицам и нацеливаю на них фоторужье. А сороки отлично знакомы с кознями человека. Вид ружья, хотя и не настоящего, усиливает их тревогу. Истошные крики становятся еще громче, и гранитные скалы повторяют их многоголосым эхом.
Но пустельги не обращают внимания на сорок, не прекращают чудесную игру с ветром, наслаждаются полетом, ко всему остальному равнодушны, для них прекрасная воздушная игра выше всего остального.
Я тороплюсь, щелкаю затвором фотоаппарата и тоже доволен удачей. Кажется, ущелье Карагайлы подарило мне отличные снимки.
Ветер стихает. Пустельги рассаживаются по скалам. На меня снова набрасывается рой мух. Зато теперь не обидно возвращаться обратно…
В городе Алма-Ате, на пресечении улиц Абая и «Правды», на большом тополе сороки свили гнездо. Место здесь было очень оживленным: постоянно грохотали машины, шумели люди на автобусной остановке возле тополя с сорочьим поселением, и в плохо продуваемом воздухе висел густой автомобильный смрад. А птицам хоть бы что. Привыкли к городу за зиму, промышляя по свалкам мусора с остатками еды. Эти свалки привлекали многих. На них всегда толпились кошки, собаки, воробьи, вороны, грачи и голуби.
Гнездо сорок было обычным, добротным, но сколько я к нему ни приглядывался, птиц с птенцами не видал.
На сорочье поселение никто не обращал внимание. Горожане поглядывают вверх на небо лишь иногда, когда с него капает дождь или падает снег.
На следующий год сороки бросили старое гнездо и свили себе новое, чуть дальше от первого, по направлению к горам. И в этом гнезде я не видел никакого потомства. Так каждый год пара сорок, очевидно, одна и та же, строила новое гнездо, продвигаясь все выше и выше к горам, но недалеко друг от друга, оставаясь бездетными. Мне было очень интересно узнать, клали ли сороки яйца, высиживали ли их. Но для этого следовало забраться на дерево. А как это сделать в городе на многолюдной улице?