Непобедимая буря
Шрифт:
– Мишель?.. Захарьин!
Кудрявый блондин в чёрном бархатном фраке смотрел на него искристыми глазами цвета морской волны:
– Сколько лет, сколько зим… Да у тебя-то в твоей Европе, поди, года два как – одна зима!
– Да, было… А я тебя с усами бы не узнал. В гусары подался?
– А где ж мне ещё быть? – Захарьин захохотал. – Только, поправочка: не «подался» – а «пода-вал-ся», – он поднял вверх палец. – Уже в отставке. Помнишь ли ты сестру мою Надежду?
– Конечно. Помню.
– Идём
Пока они пробирались мимо колонн-зеркал, Мишель целовал ручки встречным дамам и вздыхал каждой вслед: «Ах, до чего хороша! Бриллиантик!»
В углу на банкетке справа от окна между двух старушек с перьями в причёсках сидела пухлощёкая будущая мать в малахитовом платье. На сносях.
– Надин! – Мишель наклонился к её руке. – Взгляни, кто со мной!
Возможно ли? Надин! С кем, ещё при живой матери, до рождения Дмитрия, в саду сокровища искали! Резвая девочка была… С разбегу ручей в парке по дощечке переходила. И вот смотрит заплывшими глазами, улыбается… А улыбка всё та же: на зайчика похожа. Ленты туфель передавили отёкшие ноги на пуфе.
– Не узнал меня, Василий Александрыч?
– Рад приятной встрече.
– Давно ли вы в наших краях?
– Недели три без малого.
– А отчего же к нам не заехали?
– Это ж Шешурский первый! – возгласил Мишель. – Оп! Пардон! Офицерская привычка… Его ж пока в силки не возьмёшь – в гости не затащишь!
– Я не знал, кто тут остался из тех, кто меня помнит. Как вы, Надежда Алексеевна?
– Надин два года как замужем. Между прочим, за предводителем уездного дворянства!
– А вот же и супруг мой. Я представлю вас, – она протянула толстую руку в лайковой перчатке. И Василий оглянулся.
Зелёный фрак, седеющие кудри… И нос большой, мясистый.
– Э, приятели мои, да вам потягаться стоит, у кого физиономия мрачнее! – загоготал Мишель. – Сергей Андреич, да что с тобой? Ладно Шешурский – тот всегда такой. А ты-то что?
Зять, фыркая носом и отводя глаза, первым подал руку. Надавил большим пальцем Василию на ладонь:
– Весьма рад… Позвольте вас… несколько слов…
Они отошли к окну.
– Я полагаю… вы благородный человек…
Большие, как полированные угли, глаза смотрели, не шевеля ресницами:
– Вашей жене следует поберечь здоровье.
Сергей Андреевич потряс подбородком, как старик. Подмигнул – получилось обоими глазами. Поклонился.
А Василия кто-то потеребил за рукав.
– Вот вы где, мой друг! – барон Дебрюи подхватил его под локоть. – Прошу вас, идите сюда, я представлю вас жене моей! Моя Жюли, Юлия Яковлевна, она – как вы. Русская, но переехала во Францию. У вас с нею много общего.
У колонны спиной к зеркалу стояла жена его. Ореховая блондинка в горчично-жёлтом
За вечер Василий столько раз слышал собственное имя, что оно уже превратилось для него в бессмысленный набор звуков. Баронесса оценила его мышиными глазами, улыбнулась. Форма головы её напоминала грушу. Зубы с щербиной казались не вполне чистыми. Платье помято, на шее слева – розовое пятно.
– Барон! Просим вас разрешить наш спор…
Кто-то позвал его в соседний кружок.
– Теперь мы с вами знакомы, – Василий поймал глазами тонкий завиток над плечом баронессы: вытянутый, полуразвитый, словно смоченный слюной.
Она прищурилась:
– К несчастью? Или, всё же, к счастью?
– Скорее, к несчастью. Только не к моему.
– Ох-х! Какие глаза у вас… Как бездны.
– Не сомневался, что вы заметите, – Василий чуть улыбнулся. – Быть может, не откажете мне в кадрили? Вы ведь не станете спрашивать позволения своего мужа.
– Разумеется, не стану, – баронесса подала ему руку.
С ними в хоровод встал и Мишель Захарьин с одной из «бриллиантиков».
Четыре пары взялись за руки. Влево, вправо. Поменялись. Василий провальсировал с баронессой маленький кружок. Дамы в центре соединили руки, сделали «карусель». Вернулись. Разошлись по три. Василий держал за руки баронессу и незнакомую чёрненькую девицу в белом платье. Справа Захарьин ждал свой черёд. Ручеёк – под аркой рук Василия и баронессы проскользнула «чёрненькая» и встала с Мишелем. Баронесса перетекла к её долговязому кавалеру в вишнёвом фраке. Ручеёк – и обе они оказались напротив Василия.
А мелодия кадрили ему напоминала швейцарский танец девушек – в соломенных шляпках, зелёных юбках, полосатых фартуках. С прихлопываниями… Но – не отвлекаться, не отвлекаться!
Наконец – ангажированная рука соединилась с его левой рукой. Перед глазами поплыли навстречу друг другу белое и… горчичное платье.
Василий выдвинул длинный носок туфли.
Баронесса запнулась. И ухнула в объятия к Мишелю.
«О-о-ох!» – пронеслось по зале. На балконе один скрипач сбился с ритма.
– С ум-ма сойти! – Мишель пользовался случаем – щупал аппетитную талию. – Дамы сами падают мне на шею.
Остановился один кружок – за ним все остальные. Кто-то шептался, кто-то бурчал. Музыканты замедлили мелодию, скрипки замолкли – осталась одна флейта.
И в дверях, выходящих к парадной лестнице, раздался девичий хохот. Василий оглянулся. Всё возмущённо задвигалось: веера, фраки, рукава-фонарики, мерцающие серьги. За дверным косяком мелькнуло белое платье. Гомерический звонкий смех прокатился через анфиладу комнат – всё тише, тише… И замолк в глубине дома.