Непобедимая и легендарная: Непобедимая и легендарная. Призрак Великой Смуты. Ясный новый мир
Шрифт:
– Михаил Васильевич, Вячеслав Николаевич, – сказал Дроздовский, входя в вагон вместе с невысоким бородатым, наголо бритым человеком в военной форме, но без погон, – позвольте вам представить Владимира Митрофановича Пуришкевича, в прошлом депутата Государственной Думы. Господин Пуришкевич сейчас начальствует над санитарным поездом, который он организовал и содержит на свои средства. В данный момент он находится в полном отчаянье по причине отсутствия медикаментов и перевязочных средств. Раненые русские солдаты и офицеры умирают из-за того, что не хватает элементарных вещей – йода и бинтов.
– Михаил Васильевич, – сказал я, – думаю, мы можем принять санитарный поезд товарища, гм, господина Пуришкевича в состав нашего корпуса и поделиться с ним своим запасом медикаментов.
– Наверное, вы правы, – сказал Фрунзе, приглаживая свою короткую бородку, – изначально для вашей бригады было достаточно и санитарной роты. Но теперь она выросла в целый корпус, и нам понадобится санитарный поезд, а может быть даже и не один. Необходимые распоряжения мы, конечно, отдадим, а пока… – Михаил Васильевич внимательно посмотрел на Пуришкевича, – пусть Владимир Митрофанович расскажет нам – почему он не обратился к нам сразу? Ведь Яссы были взяты нашим корпусом и полностью очищены от неприятеля еще шесть дней назад. Почему, для того чтобы мы узнали о бедственном положении его санитарного поезда, потребовалось личное вмешательство Михаила Гордеевича?
– Присаживайтесь Владимир Митрофанович, – сказал я, глядя на растерянного Пуришкевича, – да и вы тоже садитесь, Михаил Гордеевич.
– Да, Владимир Митрофанович, присаживайтесь, – сказал Дроздовский, неловко садясь и чуть подволакивая раненную еще в русско-японскую левую ногу, – и разрешите представить вам наших собеседников, – наркома, то бишь военного министра советского правительства Михаила Васильевича Фрунзе и знаменитого полковника Бережного, Вячеслава Николаевича, победителя самого Гинденбурга…
– Да неужели?! – ехидно отозвался Пуришкевич. – А я представлял себе господина Бережного несколько иначе. Впрочем, в последнее время, при ближайшем рассмотрении, многое оказывается совсем не похоже на то, чем это казалось с первого взгляда.
– Владимир Митрофанович имеет в виду, – пояснил полковник Дроздовский, – что он был несколько дезинформирован здешними газетчиками и политиками, которые изображали полковника Бережного и возглавляемую им бригаду как сборище босяков и душегубов, вторгшихся в Бессарабию для того, чтобы не оставить в ней камня на камне. Если почитать английские и французские газеты, вы тут все поголовно людоеды и убийцы, а в Петрограде была расстреляна не толпа бандитов и погромщиков, собиравшаяся грабить винные склады, а мирная демонстрация городской интеллигенции.
– Были там и «интеллигенты», – хмыкнул я, – только из той породы, о которой писал в свое время Антон Павлович Чехов. Вы, Владимир Митрофанович, наверное, читали слова Чехова, – и я процитировал по памяти: – «Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная интеллигенция, которая никак не может придумать для себя приличного образца для кредитных бумажек, которая непатриотична, уныла, бесцветна, которая пьянеет от одной рюмки и посещает пятидесятикопеечный бордель, которая брюзжит и охотно отрицает все, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать, которая не женится и отказывается воспитывать детей и так далее, вялая душа, вялые мышцы, отсутствие движений, неустойчивость в мыслях». Правда, кое-кто из считающих себя интеллигентными людьми готов был разорвать Россию на куски, чтобы дорваться до власти и денег. Так, я думаю, вы, господин Пуришкевич, о такой «интеллигенции» не будете плакать? Да и дьявол с ней, с французской и английской прессой, она во все времена умела врать не краснея. Вы нам с товарищем Фрунзе, Владимир Митрофанович, лучше скажите, что вы дальше собираетесь делать? Война закончится, санитарные поезда станут ненужными, и вы снова, наверное, вернетесь в политику?
Внимательно слушавший меня Пуришкевич кивнул и с любопытством посмотрел на полковника, который цитировал Чехова и рассуждал о политике. Ранее таких военных ему видеть, похоже, не доводилось.
– Я, Вячеслав Николаевич, как вы
– А как вы видите пропаганду своих монархических взглядов, – спросил я Пуришкевича, – если сам Николай Александрович и все его семейство отреклись от трона и намерены вести жизнь обычных граждан Советской России? Вы ведь читали его выступление с призывом к поддержке правительства товарища Сталина? Поверьте мне, это обращение не выбито у него угрозами или пытками. Если не верите мне, то можете спросить у его брата, генерала Романова.
Пуришкевич немного растерялся от такого нового поворота в нашей беседе. Он озадаченно почесал затылок, а потом сказал:
– Вячеслав Николаевич, пусть в данном случае речь идет не о монархе как таковом, а о самой идее монархии. Ведь должен же быть на Руси ГЛАВНЫЙ… Ну, вы меня понимаете…
– Политический деятель, не имеющий конкретной цели и рассуждающий о чем-то идеальном, – сказал я, – это уже не политический деятель, а прожектер. Пишите фантастические рассказы, люди будут их читать с удовольствием. А вот бороться за то, чего нет и быть не может – это просто смешно. Вы думаете, что кто-то из других членов императорской фамилии захочет заявить о своих претензиях на Российский престол? Это маловероятно – ни один здравомыслящий человек сейчас об этом и не заикнется. Есть, конечно, и такой вариант развития событий. Это, как было во времена Смуты, когда на русский трон пытался вскарабкаться самозванец, Гришка Отрепьев… Только вы помните – чем все закончилось. Россия лежала в развалинах, а по стране бродили шайки разбойников и воровских казаков с поляками, которые грабили и убивали всех подряд. Вы этого хотите?
Пуришкевич замахал руками и отрицательно покачал головой. А я тем временем продолжил:
– Владимир Митрофанович, поймите же вы наконец, что большевики пришли к власти всерьез и надолго. Я скажу даже, что именно товарищ Сталин станет новым, «красным монархом», который возродит империю, только в несколько другом виде. А насчет ваших убеждений, так поверьте мне, никто за них вас не будет преследовать, если вы, конечно, не начнете разжигать в стране новую Смуту или, не дай бог, начнете искать поддержку ваших идей где-нибудь за пределами России. Тут уж не обессудьте – с вами поступят по всей строгости закона. У большевиков насчет этого строго.
Пуришкевич был растерян, Пуришкевич был удивлен, Пуришкевич был обескуражен… В поисках поддержки он обернулся к полковнику Дроздовскому и в отчаянии воскликнул:
– Михаил Гордеевич, а как же вы?! Ведь вы всегда были истинным монархистом, а тут вот так вот, вдруг…
– Владимир Митрофанович, – сказал Дроздовский, – от своих монархических убеждений я не отказался. Но как человек, реально смотрящий на все происходящее, могу сказать, что сейчас просто физически невозможно посадить на трон ни Николая Александровича, ни Алексея Николаевича, ни даже Михаила Александровича, хотя авторитет последнего теперь, после его участия в разгроме германцев под Ригой и ликвидации самостийной Украины и этого румынского борделя на колесах, очень высок. Скажу вам более того, Владимир Митрофанович. Если бы вы знали о господине, простите, товарище Сталине столько же, сколько о нем знаю сейчас я, то тоже согласились бы с той мыслью, что лучше «красный монарх» в лице сына простого грузинского сапожника, чем безвольная титулованная марионетка в руках зарубежных кукловодов. Сталин – это реальный правитель России, который по своим масштабам не уступит таким ярким деятелям нашей истории, как император Петр Алексеевич, или царь московский Иоанн Четвертый Грозный. Именно так! Считайте меня «красным монархистом». И генерал-лейтенант Красной гвардии Михаил Александрович Романов скажет вам то же самое, как и его брат, бывший император Николай Александрович. При всем богатстве выбора, как говорится, другой альтернативы нет.