Непобедимый 4. На излом
Шрифт:
Махмуди рухнул на бок, и я мгновенно перешел к удержанию со стороны головы. Мои руки и ноги словно превратились в стальные тиски. Я чувствовал, как напрягаются мышцы Махмуди, пытаясь вырваться, но я не собирался отпускать его.
* * *
Рахим оказался на боку, чувствуя мощное удержание Волкова. Его тело горело от напряжения, легкие отчаянно пытались втянуть воздух. Но дух пахлавана в нем не сдавался.
Он напряг все мышцы, пытаясь вырваться из захвата.
Используя технику «пич-о-таб» — скручивание и выворачивание — Рахим почти сумел освободиться. На мгновение он увидел надежду в глазах своего тренера, услышал воодушевленные крики иранских болельщиков.
Но Волков держал крепко. Его хватка была подобна стальным тискам. Рахим чувствовал, как силы постепенно покидают его. Перед глазами промелькнули образы: родная деревня, отец, учащий его первым приемам борьбы, гордые лица односельчан, провожавших его на чемпионат.
Секунды тянулись как вечность. Рахим боролся изо всех сил, но не мог противостоять силе советского самбиста. Тот постепенно уложил Рахима на лопатки. Когда прозвучал свисток, он понял, что проиграл. Волков победил.
Оба борца с трудом поднялись на ноги. Зал взорвался аплодисментами — это была поистине эпическая схватка. Несмотря на поражение, Рахим чувствовал гордость — он дал достойный бой одному из лучших самбистов мира. Не все еще потеряно. На следующем чемпионате он обязательно победит.
Когда Волков протянул ему руку, Рахим крепко пожал ее. В этом рукопожатии было взаимное уважение двух воинов, прошедших через великое испытание.
* * *
Покидая ковер, я чувствовал, как каждая мышца в моем теле кричит от напряжения. Пот заливал глаза, а легкие горели, жадно хватая воздух. Оглушительный рев толпы накатывал волнами, и я едва мог различить отдельные возгласы.
Степаныч встретил меня у края ковра. Его обычно суровое лицо сияло от гордости, глубокие морщины разгладились в широкой улыбке. Седые волосы взъерошены — верный признак того, что он нервничал во время схватки.
— Молодец, Витя! Ты его сделал! — прокричал он, крепко обнимая меня. От Степаныча пахло знакомой смесью одеколона и пота — запах, который всегда ассоциировался у меня с победой.
Я попытался что-то ответить, но из горла вырвался лишь хриплый выдох. Адреналин все еще бурлил в крови, но я уже чувствовал подступающую усталость. Ноги начинали дрожать, и я был благодарен крепкой руке Степаныча, поддерживающей меня.
В прохладном полумраке раздевалки я рухнул на деревянную скамейку. Ее твердая поверхность показалась мне сейчас удобнее любой кровати. Запах пота и линимента, такой привычный для спортивных раздевалок, почему-то успокаивал.
Наш врач, Михаил Борисович, склонился надо мной. Его умелые руки быстро ощупывали мои плечи, локти, колени. Очки в тонкой оправе сползли на кончик носа, и он то и дело поправлял их привычным
— Полежи немного, Витя. Потом сделаем легкий массаж, — сказал доктор, протягивая мне бутылку воды. Его голос звучал мягко, но уверенно — голос человека, привыкшего командовать даже самыми упрямыми спортсменами.
Я жадно глотал воду, чувствуя, как прохлада растекается по телу. Закрыв глаза, я позволил себе на минуту расслабиться. Перед внутренним взором проносились яркие моменты схватки: мощные руки Махмуди, его темные глаза, горящие решимостью, резкая боль от его бросков и сладкое чувство, когда мои приемы достигали цели.
Гордость за победу смешивалась с уважением к сильному сопернику. Я вспомнил, как Махмуди пожал мне руку после схватки — в его глазах не было обиды, только уважение и обещание новой встречи.
Полчаса спустя, чувствуя себя заново родившимся после умелого массажа Михаила Борисовича, я вернулся в зал. Яркий свет прожекторов на мгновение ослепил меня. Воздух был наполнен гулом голосов, запахом пота и напряжением ожидания.
Я нашел Степаныча у края ковра. Он делал последние наставления Диме Толстолобикову. Дима, крепко сбитый парень с русыми волосами и добродушным лицом, сейчас выглядел непривычно серьезным. Его карие глаза были сосредоточены, а на лбу залегла глубокая складка.
Поймав мой взгляд, Дима слегка улыбнулся. Я ободряюще кивнул ему, пытаясь вложить в этот жест всю свою поддержку. Мы с Димой знали друг друга с детства, вместе прошли через множество соревнований. Я знал, на что он способен.
Французский самбист, его соперник, разминался на другой стороне ковра. Высокий, жилистый, с коротко стриженными темными волосами. Его движения были плавными и уверенными — опасный противник.
Прозвучал свисток, и Дима уверенно шагнул на ковер. Я подался вперед, чувствуя, как каждый мой нерв напрягся в ожидании.
Первые минуты прошли в напряженной борьбе за захват. Француз, которого объявили как Жан Дюпон, был быстр и техничен. Его руки, словно змеи, постоянно искали слабые места в защите Димы.
Внезапно Дюпон сделал резкое движение, пытаясь провести переднюю подсечку. Его нога молниеносно метнулась к голени Димы, намереваясь выбить опору.
Но Дима был готов. В последний момент он сместил вес на другую ногу, позволяя атаке француза пройти впустую.
— Молодец, Дима! Держи равновесие! — выкрикнул я, видя, как ловко мой друг избежал опасности.
Не теряя ни секунды, Дима перешел в контратаку. Он сделал обманное движение влево, и когда Дюпон среагировал, резко сменил направление. Быстрым движением Дима захватил руку француза и провел классический бросок через плечо с колен.
Я затаил дыхание, наблюдая, как тело Дюпона взлетело в воздух. На мгновение показалось, что это чистая победа. Но француз проявил невероятное мастерство. В полете он сумел извернуться, перегруппироваться и приземлиться на ноги, хотя и пошатнулся.
— Черт! — выругался я. — Но все равно молодец, Димка! Так держать!