Непобежденные
Шрифт:
Глава 9
Только позже, на следующий день она смогла рассказать всё брату. Скрывать от него не хотелось, да и пришла пора выговориться.
— Это ужасно. Император несправедлив.
— Возможно.
— Возможно?! Как ты можешь так говорить?
— Лишь потому что я до сих знаю не всё. Верховная жрица — второе лицо после самого императора, она видит прошлое и будущее, она передает людям повеления Богов, она…
— Не должна иметь иных желаний? — возмущенно спросил Дан, — не верю, что это говоришь ты!
Эна горько усмехнулась.
— Я никогда не видела её лица, и теперь я знаю,
— Мы этого не знаем, — возразил Дан.
— Знаем, — устало сказала девушка, — она что-то сказала моему… ректору. Он должен знать, но спросить у него… Пока что это выше моих сил, мне нужно время.
Дан кивнул.
— Как думаешь, Амрит знал об этом?
— Не сомневаюсь. Не зря же он отправил нас сюда. Может быть, мы действительно должны раскрыть заговор, но, думаю, в большей степени, мы обязаны разобраться в себе и своих силах.
Дан молча с ней согласился. Вряд ли они могут сейчас помочь Амриту, пока сами толком ничего не умеют. Их задача — учиться.
Занятия проходили по расписанию, ничего странного или необычного. Абени со своей компанией беззаботно болтала с Эной, но о других встречах речи не было. Сама Эна решила не спешить и не настаивать, чтобы не испортить ничего ненароком.
Они как раз стояли у аудитории, ожидая наставника, как по коридору показалась группа учеников в темных одеждах. Дан — в стороне, делал вид, что разговоры Абени ему не интересны, а Эна была полностью увлечена разговором, так что они не сразу заметили, как почтительно расступились остальные, и даже Абени притихла, немного испуганно посматривая на вошедших.
А посмотреть, и правда, было на что: высокие, статные молодые люди, даже без признаков отличий и украшений в одежде, выглядели более чем достойно, типичные для этих мест густые темные волосы и почти черные глаза делали их более похожими на некромантов прошлого, чем на учеников Балийской академии.
Однако, один из них, тем не менее, выделялся. Он шел позади, но широкий пояс с серебристыми рунами и небольшой кинжал, более служащий украшением, чем реальным оружием, бросался в глаза. Особенно, его рукоять.
Дан застыл, словно громом пораженный. Он не сводил взгляда с увиденной рукояти, не веря своим глазам. Он помнил её очень хорошо. Рисунок на ней врезался в его память напрочь, укоренился в его сознании.
Ученики прошли мимо, не удостоив никого взглядом. Даже Абени облегченно вздохнула, стоило им скрыться за поворотом.
— Кто они? — спросила Эна, и Дан вздрогнул, прислушиваясь.
— Лучше тебе не знать.
— Но всё же? Мне показалось, что их боятся…
— Тебе не показалось. Они ужасные люди. Скажем так, побочная ветвь семьи старейшины. Ты ведь знаешь, что у Эрагаля был дальний родственник…
— Говорят, никакой он не дальний, — встряла Оста, — а просто внебрачный…
— Молчи уже!
Оста пристыженно замолчала.
— Так вот, тот с кинжалом — его внук, вроде бы. Несмотря на то, что они не из главной семьи, они никогда не общаются с главной семьей, не присутствуют на собраниях, не решают ничего в совете. Но не потому что не могут, а потому что не хотят. Они отвечают за северный уголок Балии, и, что они там творят — ведомо лишь Богам.
Эна удивленно покачала головой. Об этом она даже не слышала.
Дан же развернулся и ушел, ничего не сказав
Темная комната без единой свечи, оглушающий шум грозы за окном, резкие раскаты грома, яркая, слепящая молния. Но еще громче крики людей на улице. Точнее нелюдей, отверженных. Толпа хорошо одетых юношей окружила седого мужчину и женщину, настолько истощенную, что та даже не могла стоять на своих ногах. Мужчина, одетый в простые штаны из мешковины и непонятного цвета рубаху, полностью промок. Длинные нечесаные волосы, некогда темные, теперь больше напоминали белую иссохшую траву. У его ног сидела в грязной луже женщина, ее лицо не выражало ничего: ни отчаянной надежды, ни способности сопротивляться сильным мира сего. Полное равнодушие и принятие своей судьбы. Она рождена, чтобы стать лишней, никому не нужной. Но выражение лица мужчины было совершенно иным. Плотно сжатые губы и сведенные брови, его глаза пылали такой яростью, что оставалось удивляться, как эти благородные юнцы могут безбоязненно смотреть на него.
— Эй, ты, отродье, прими свою участь, — закричал один из молодых людей.
— Да! Нам выпала нелегкая задача очистить город от грязи. Падай на колени перед благородным родом, жалкая тварь! — выпалил другой.
Круг все больше и больше сужался. Бедняк пятился, закрывая собой безразлично смотрящую на события, женщину.
Один из юношей в темном костюме, вышитом серебром, выхватил шпагу и неловко размахивая ей, бросился вперед. Однако нанести удар не успел, его левую руку перехватил отверженный и, что было сил, оттолкнул нападавшего, от чего тот не сумев удержаться, рухнул в грязь.
Вопль негодования подстегнул остальных участников самосуда к решительным действиям. Двое схватили женщину, седой мужчина, полностью потеряв над собой контроль и озверев, бросился к ним, ничего не видя перед собой. Не добежав несколько шагов, он рухнул на мостовую.
Алый ручеек крови смешался с дождевыми потоками. Из спины у пожилого человека торчал витой серебряный кинжал. В глазах женщины мелькнул ужас, стена равнодушия рухнула, и дикий вопль потряс улицу. Но никто не вышел, никто не открыл окна. Только гром и молния стали свидетелями второго зверского убийства.
Отряхнув богатые костюмы, молодые люди, довольные собой, пошли в совершенно другую часть города, планируя хорошо отметить прошедшее событие. Их веселые крики и шутки еще слышались на улице, когда из ветхого домика вышел худенький темноволосый мальчик лет пяти. Он видел ужасную рану отца, казалось, что даже его седые волосы стали красными. Но больше всего его поразила мать. Открытые глаза, в которых читался страх, поглощающий, бесконечный, страх перед благородными семьями, перед мальчишками, которым она годилась в матери. Ее взгляд дрогнул, и к мальчику потянулась окровавленная рука…