Неподражаемый доктор Дарвин

Шеффилд Чарльз

— Сейчас узнаете. В Ламбете бытует собственное предание о чудовище. Бессмертном Ламбете. Говорят, он уже много сотен лет живет в Олдертонском карьере. Ни один житель деревни ни за что на свете не полезет туда ночью, да и днем-то едва ли рискнет заглянуть.

— И чудовище напоминает Черного Пса?

— Если и не внешним видом, то повадками. Оно раздирает своих жертв на куски, как Бартона и Филипа Олдертона.

— Чарльза Олдертона оно не тронуло. Элис сказала, он умер от сердечного приступа.

— От удара, возможно — приступа апоплексии. Сильное

возбуждение — или страх — возымели бы точно тот же эффект. Последние годы здоровье Чарльза оставляло желать лучшего. Но никаких ран на нем не оказалось.

Джеймс Ледьярд прищурил темные глаза против яркого солнца. Стоило разговору коснуться Олдертонов, в молодом докторе вновь появились прежние беспокойство и скрытность. Хотя Элис Милнер выросла на западе Англии, настоящим кельтом выглядел именно крупноголовый и черноволосый Ледьярд. Потерев небритый подбородок, он натянул шапку поглубже на глаза.

— Это еще не все. Даже Черный Пес не может нести ответственность за вчерашнее ночное нападение. Элис еще не знает, но Бартон взял с собой из поместья двух псов. Камбис и Беренгария, оба молодые и сильные, оба более пяти стоунов весом. Их тела также нашли в каменоломне. Когда я добавлю, что Том Бартон был весьма дюжим парнем, а уж второго такого силача, как Филип Олдертон, мне еще видеть не доводилось, вы начнете понимать проблему. В каменоломне таится какое-то чудовище, после встречи с которым два громадных обученных пса и крепкий мужчина оказались мертвы, а второй мужчина — наделенный силой и мускулатурой Геракла — при смерти. Видите, в чем моя дилемма? Безумно не хотелось бы присоединяться к хору деревенских болтунов, но и собственного рационального объяснения я предложить тоже не могу. Сплошная тайна.

Дарвин ссутулился на скамье, поставив локти на стол и подперев рукой двойной подбородок. Задумчивые глаза доктора светились любопытством.

— Нет, — наконец произнес он. — Это не тайна. Это три тайны. Что убило Чарльза Олдертона, вызвало его припадок? Что убило собак и Тома Бартона, чуть не убив при этом Филипа Олдертона? И последний вопрос — почему все они находились в каменоломне ночью? Наверняка должен существовать какой-то один ответ, объясняющий все разом.

Он оперся руками о стол и поднялся.

— Не думаю, что мы отыщем разгадку здесь. С вашего позволения я бы желал осмотреть Филипа Олдертона и лично исследовать его раны. Я тоже не слишком-то жалую суеверия. Мы должны «воздушному ничто» Ламбета Бессмертного дать «и обиталище, и имя». И труды наши начнутся с Олдертон-манор.

— Почему мы пошли в каменоломню? Признаться, это все моя вина.

Спальня Филипа Олдертона располагалась в северном крыле дома, в окна ее виднелось далекое море. Владелец поместья, еще слабый, но уже в полном сознании, лежал, опираясь на подушки, в резной кровати с балдахином. Дарвин сидел рядом, а полковник Поул стоял у окна, глядя на облака, что огромными галеонами плыли по северному горизонту.

— Три дня назад, — продолжал Олдертон, — я разбирал кое-какие вещи дяди

Чарльза в старом кабинете западного крыла. Как сами можете видеть по стилю здания, поместью уже больше двухсот лет, и мне хотелось найти генеральный план, чтобы прикинуть кое-какие перемены. Там повсюду валялось множество книг в самых диковинных ларцах и сундучках. Чего я только не отыскал — только не нужный мне план. А чуть позже на каминной полке обнаружилась вот эта книга. Полковник Поул, будьте добры, принесите ее сюда и покажите доктору Дарвину.

Пока Олдертон рассказывал, Дарвин бережно исследовал его раны и общее состояние. Грудь и руки больного избороздили глубокие рваные раны, даже по щеке под левым глазом тянулась багровая полоса. Сравнивая владельца поместья с Гераклом, Ледьярд не преувеличивал, хотя Дарвину и пришло в голову, что молодой врач позаимствовал образ не из той мифологии. Голубые глаза, светлые волосы, сильные мускулистые руки и широкая грудь делали Олдертона похожим скорее на северного бога Тора, с легкостью обрушивающего на врага тяжеленный боевой топор.

— Вам повезло, — промолвил Дарвин. — Телосложение просто потрясающее. Любому другому с такими ранами не хватило бы сил даже говорить. Полагаю, вы всегда отличались необыкновенной физической крепостью? В детстве ничем не болели?

— Ничем, о чем стоило бы говорить, — небрежно отозвался Олдертон. — Сызмальства развлекался классическими ярмарочными трюками — выпрямлял подковы, гнул шестидюймовые гвозди. А сейчас чувствую себя слабее осенней мухи. — Он кивнул Поулу, который с любопытством глядел на какую-то книжицу. — Полковник, будьте любезны открыть ее и передать доктору Дарвину вложенный пергамент. Я нашел его в ежедневнике дяди Чарльза — точь-в-точь как вы сейчас видите.

Дарвин взял сложенный пополам пожелтелый листок примерно пяти дюймов в ширину. Надпись была сделана неразборчивым витиеватым почерком, чернила выцвели, побурели, приобрели ржавый оттенок. Доктор повернулся к свету, чтобы лучше видеть.

— Вслух, если можно, — попросил Филип Олдертон. — А потом я вам все объясню.

Поулу померещились в голосе больного снисходительные нотки. Полковник бросил быстрый взгляд на Дарвина; тот словно бы ничего не заметил. Хмуря лоб, доктор разбирал надпись.

— Коль с востока ветр могучий в небесах разгонит тучи, — прочел он. — И над мельницей, бледна, встанет полная луна, то из темного колодца лютый Зверь на волю рвется.

Он замолк.

— Продолжайте, — промолвил Олдертон.

— Разум стонет, вторя вою. Боже, сжалься надо мною!

—  Листок был заложен в дневнике дяди Чарльза, на странице, где описывались события, происходившие за два дня до его гибели, — сообщил Олдертон. — А последняя запись изъявляла намерение «разрешить тайну каменоломни», как только позволят погодные условия. Ночь дядиной смерти была ясной и ветреной, причем светила полная луна.