Непогребенный
Шрифт:
– Не обитаете ли вы, мистер Слэттери, в одном из этих прелестных домиков на Соборной площади? – спросил я, чтобы перевести разговор на менее щекотливую тему.– Они на редкость живописны.
– К сожалению, нет. По сравнению с моим обиталищем даже хибара Фиклинга покажется епископским дворцом. Я живу в квартире на занюханной улочке, здесь, поблизости.
Следуя ходу собственных мыслей, я спросил наобум:
– Ваша супруга, должно быть, досадует, что к вашей должности не прилагается один из этих замечательных старых домов близ собора.
– Моя супруга? – Он удивленно улыбнулся,
Остин не поднимал взгляда. Неужели я неправильно понял разговор, подслушанный в баре? Они ведь упоминали «супружницу» Слэттери?
– Понимаю, в чем дело.– Улыбка Слэттери напоминала лисий оскал.– Вы слышали, что обо мне болтают. Подхватили одну из злобных сплетен, без которых горожанам жизнь не в радость. Что они говорили?
Я не склонен к поспешным суждениям, но тут понял, что Слэттери мне решительно не нравится. Он походил на завсегдатая баров, а мне это было совсем не по душе. Он то бахвалился, то строил из себя жертву и, судя по всему, был убежден, что имеет право получать жизненные блага даром, не обременяя себя трудом. Мне встречалось немало студентов-старшекурсников, похожих на него: озлобленных младших сыновей или отпрысков обедневших семейств. Я огорчился тому, что Остин тесно сблизился с таким человеком.
6
Таковой не существует (фр.).
– Хватит, Мартин, – вмешался Остин.
– Кто это наболтал? Похоже, старая кумушка Локард? Фиклинг говорил, что вы с ним накоротке.
Положительно, этот молодой человек был невыносим.
– Нет, уверяю вас, мистер Слэттери, я ни с кем не обсуждал ваши дела. Да и с чего бы? До сих пор я едва знал о вашем существовании.
– В этом городе полно ядовитых языков, и мне знакомы по крайней мере трое: Локард, его вкрадчивый лизоблюд Куитрегард и это трепло Систерсон.
– В каждом замкнутом сообществе люди любят сплетничать, и не всегда со зла, – мягко проговорил я.– Но можно не обращать на это внимания. Собственно, как и на другие вещи. Вам не кажется, что для счастья нужно очень немногое? Книги, музыка, несколько добрых друзей.
– Нет. Совершенно с вами не согласен. Жизнь должна быть драмой, щекотать нервы. Многие всю жизнь проводят в полусне, избегают страстей и риска. С тем же успехом они могли бы быть покойниками.
Сам не зная почему, я начал злиться:
– Чтобы пощекотать себе нервы, мне вполне достаточно литературы, истории, музыки.
Он смотрел на меня и, я бы сказал, молча смеялся.
– Тому, у кого есть воображение, интересны даже самые обычные вещи, – продолжал я.– Самое безопасное существование – иные с презрением назовут его заурядным – может таить в себе незаметный посторонним драматизм.
– А может ли существование быть безопасным? Ведь все мы идем стезей, окутанной туманом, и, когда порыв ветра открывает в нем просвет, видим под ногами узкую, как лезвие, тропу, а по сторонам – бездонные пропасти.
Я поднял на него удивленный
– Вы оба говорите одно и то же.
Вздрогнув от неожиданности, мы обернулись к нему.
– Ты, Куртин, утверждаешь, что под поверхностью обыденной жизни скрываются приключения и драматизм. На то же указывает и Слэттери.
Я собирался возразить, но не успел. В бар влетел незнакомый мне мужчина и крикнул своим приятелям, сидевшим в противоположном углу:
– Там что-то стряслось – напротив, у дома старикана. Он и еще двое приникли к окну, соседнему с нашим. Мы тоже выглянули и обнаружили, что у дверей противоположного дома собралась дюжина зевак; они перегородили улицу, и появись здесь экипаж, проезд ему был бы закрыт. В толпе виднелись двое полицейских, один из них колотил в дверь костяшками пальцев.
– Что там творится, не пойму, – протянул Слэттери.
К двери подбежал еще один человек, с большой киянкой в руке.
– Всё страннее и страннее, – прокомментировал Слэттери. Затем он обратился к Остину: – А это не дом ли старого чудилы? Как, бишь, его?
Остин тряхнул головой, словно понятия не имел, о чем говорит его друг.
– Послушайте, – повысил голос Слэттери, поворачиваясь к мужчинам у соседнего окна.– Чей там дом напротив?
– Старого мистера Стоунекса, банкира, сэр, – отозвался один из троих, не отрываясь от окна.
– Вот-вот, – кивнул Слэттери.
Конечно! Это был уличный фасад дома, откуда мы не так давно вышли. Я не узнал его, поскольку видел до сих пор только заднюю часть дома. Я взглянул на Остина: он пил.
– Мы были там меньше часа назад, – произнес я.
– Да что вы? Будь я проклят. Что там могло случиться, вам не приходит в голову?
– Ни малейшего понятия.
Внезапно послышался громкий стук, и я увидел, что один из полицейских пытается с помощью киянки вскрыть парадную дверь, а другой (сержант, как я заметил) им руководит.
– Не думаешь ли, что нам нужно обратиться к полицейским? – спросил я Остина.– Им может понадобиться наша помощь.
Он покачал головой, то ли сомневаясь, то ли не зная, что ответить. Но тут вмешался Слэттери:
– Думаю, вам следует пойти туда. А то позднее ваше поведение будет выглядеть чертовски подозрительно.
Оставив недопитые стаканы, мы вышли на улицу и направились к двери напротив. Я проложил себе путь через толпу зевак и приблизился к сержанту, который наблюдал за попытками констебля взломать дверь. Я объяснил сержанту, что мы с Остином покинули этот дом меньше часа назад, и он очень этим заинтересовался. Я махнул своим спутникам и представил их. Сержант кивнул и произнес:
– Мистера Фиклинга я, конечно, знаю. А с мистером Слэттери, если не ошибаюсь, я имел честь познакомиться вечером во вторник, не так ли?
Слэттери отвесил глубокий поклон и одарил полицейского обаятельной улыбкой:
– Это было честью скорее для меня, сержант, хотя повод для знакомства выдался не совсем радостный.
– Мы виделись у каноника Шелдрика, – пояснил мне полицейский.– Печальная история с кражей миниатюр.
– Я слышал об этом, – заметил я Остину, но тот смотрел в сторону.