Непогребенный
Шрифт:
– Так это случилось без двадцати четырех минут шесть?
– Совершенно точно.
– Кто была эта женщина? Ее вызвали свидетелем?
– Я ни разу не видел ее, ни прежде, ни потом, и поэтому ничего не смог сказать о ней полиции.
– Благодарю вас, мистер Эпплтон.
Затем два констебля привели на свидетельское место задержанного, Перкинса, и все время, пока он давал показания, стояли рядом, по обе стороны.
– Я разрешил вам свидетельствовать в последнюю очередь, – проговорил коронер, – чтобы вы могли ответить на все уличающие вас показания, если, конечно, сумеете. Должен вас предупредить: ваши дела складываются
– Да, сэр.
– Если вы сможете прояснить дело, сказав правду, это пойдет вам на пользу, так как, должен заметить, особенные подозрения вызывает ваша манера многократно менять показания. Ну что ж, для начала вернемся к тому моменту, когда вы принесли старому джентльмену обед. Вы говорили майору, что нашли записку от мистера Стоунекса о пакете, который был спрятан у вас дома. Вы продолжаете утверждать, что так оно и было?
– Да. Только он не был спрятан; я убрал его в буфет от греха подальше и не вскрывал, а о крови мне ничего не известно.
– Расскажите присяжным, что случилось в четыре часа, когда вы пришли в новый дом настоятеля.
– Прежде всего меня удивило, что он не отозвался на мой стук в парадную дверь. Там была записка: «Входите». Я дернул дверь, и – да – она оказалась незапертой. Я оторопел: такого никогда раньше не бывало. У кого бы, а уж у мистера Стоунекса двери были всегда на замке.
– Итак, вы вошли. Что случилось затем?
– Я, как всегда, выложил обед на стол. А потом увидел послание.
– А, знаменитое послание. Давайте-ка полностью проясним этот вопрос. При первой беседе оно не всплывало и вообще вы отрицали, что возвращались в дом в половине шестого. Впоследствии, когда мистер Эпплтон проинформировал полицию, что видел вас в это время у парадной двери, вы перестали запираться, но сослались на записку, обнаруженную вами в четыре. О пакете вы по-прежнему молчали. Затем при обыске у вас находят пакет, и вы сознаетесь, что взяли его, однако опять ссылаетесь на некое послание. Я правильно излагаю факты?
– Да, сэр. Я свалял дурака, не сказав вам правду сразу же, но я думал, мне никто не поверит. Уж очень это было похоже на вранье.
– Все зависит от этого послания. Оно у вас? Он широко открыл глаза.
– У меня?
– Ну да, да. Оно у вас, это знаменитое послание? Уходя, вы забрали его с собой?
– Нет, сэр. Как бы я мог, сэр?
– А вы не подумали о том, что оно послужит оправданием, если вас обвинят в присвоении имущества старого джентльмена?
– Я не мог, сэр. Оно было написано мелом на школьной доске.
– Ах вот как? Мелом на школьной доске? Что же, мистер Стоунекс учился читать и писать?
Присяжные и зрители засмеялись, но я к ним не присоединился. Внезапно я вспомнил инцидент, о котором до этого начисто забыл. Когда мы приступали к чаепитию, наш хозяин рассеянно стер надпись с грифельной доски, стоявшей на пристенном столике. Не значило ли это, что и весь рассказ Перкинса правдив?
Передо мной лежали все фрагменты головоломки, но я не мог составить из них картину. Прежде я выработал гипотезу с неизвестным братом, но как же тогда послание и пакет? Надпись мелом
До неузнаваемости! Поразительная гипотеза пришла мне в голову. Она объясняла изуродованное лицо жертвы ненавистью между братьями. Она же позволяла понять, в какого рода ловушку заманили Перкинса и с какой целью это было сделано. Более того, я наконец сообразил, почему было так важно найти завещание, ибо я теперь уверился в том, что его-то мистер Стоунекс и искал.
С нескрываемым презрением коронер продолжал:
– Значит, вы действительно возвращались в половине шестого?
– Да, сэр. Я стучал много раз, но никто не откликнулся, а дверь в этот раз оказалась заперта. Так что я взял пакет домой. Когда же я услышал, что старый джентльмен найден убитым, я решил никому не говорить о пакете. Мне было страшно. Правда, пакет я не прятал. Просто отнес в кухню и положил в надежное место.
– Уйдя оттуда, где вы находились до десяти минут седьмого?
– Я пошел прямо домой, сэр. Со мной была жена – спросите ее, она подтвердит.
– Не сомневаюсь. Поскольку уж речь зашла о вашей жене, как долго вы состоите в браке?
– Почти четыре года, сэр.
– А сколько у вас детей?
– Четверо.
– Вам, должно быть, не хватает денег.
– Времена трудные, сэр.
– С каких пор вы носили мистеру Стоунексу обеды?
– Начал год назад, сэр.
– Вы слышали разговоры о том, что он богач?
– Да, сэр.
– И вам известно, что он всячески оберегал свой дом от грабителей?
– Да, сэр.
– Вы знакомы с этой женщиной – Баббош?
– Сэр, кто ж не знает тетушку Мег.
– Вы с ней судачили о мистере Стоунексе?
– Мы иногда говорили между собой о нем и его странностях.
– А не случалось ли вам обсуждать, как бы ей впустить вас в дом, чтобы вы могли ограбить старого джентльмена?
– Нет, сэр.
– Констебли, уведите его, – проговорил коронер, словно бы внезапно устав допрашивать Перкинса.
Следующим был я. Пока я пробирался на свидетельское место, Слэттери послал мне самую очаровательную из своих улыбок, а Остин сверлил меня взглядом, белый как мел и несчастный.
Когда я ответил на несколько вопросов и коронер меня поблагодарил, я добавил:
– С вашего разрешения, мистер Аттард, мне кажется, я мог бы предложить гипотезу, объясняющую все загадки этого дела.
Коронер явно удивился, но ответил очень любезно:
– И сам я, и, уверен, присяжные будем очень благодарны за помощь такого выдающегося ученого, как вы, доктор Куртин.
– Спасибо, мистер Аттард. Мне кажется, сержант был прав, когда предположил, что мистер Стоунекс вчера днем ожидал посетителя. Прежде всего: в разговоре со мной он упомянул, что ребенком играл в этом доме со своим братом.
Публика зашепталась, и коронер произнес:
Я живу в этом городе с рождения и никогда не слышал, чтобы у покойного был брат.
– Именно. Вот почему это замечание так важно; и я уверен, оно вырвалось у мистера Стоунекса невольно. Он проговорился, следуя своим мыслям.