Непокорная для шейха
Шрифт:
Жены эмира завтракали довольно поздно. Ну а что еще делать в гареме, кроме как отсыпаться до обеда? Только с ума сходить. Когда я возмутилась по поводу отсутствия завтрака, мне сообщили, что сегодня госпожа Амани сама желает позавтракать со мной.
Вот тогда мне и стало страшно. Что делать? Отказаться? Притвориться больной? Но ничто не помешает шейхе отравить мою еду и принести в покои. И решится ли она на такое? Муж и жена — одна сатана. Тем не менее, откосить от трапезы с будущей свекровью было невозможно. Меня пришли готовить, как наложницу к падишаху, чтобы предстать перед высокомерной Амани. Одели в какую-то новую разновидность
Амани восседала на полу среди подушек перед щедро сервированным столиком на две персоны. Я остановилась в дверях, сразу заняв позу обороны и нападения одновременно. С минуту мы смотрели друг на друга. Я с ненравистью, а шейха — с любопытством и почти доброжелательной улыбкой. Но меня было не обмануть этим показным дружелюбием. Я хорошо помнила первую нашу встречу.
Что ей надо? Заставить меня молчать об услышанном ночью? Не устраивать международный скандал, когда я все же вернусь в Москву? Или не обижать ее драгоценного сыночка, дать ему все, что избалованный мажор пожелает?
Голубая абайя с абстрактной, стильной и современной вышивкой показалась мне знакомой. Осознав почему, я ахнула. Это было платье нашей последней коллекции. Шейха знала толк в троллинге.
— Кира, — видимо, она ждала, что я поклонюсь или, следуя традиции, поцелую подол ее платья, — Я рада тебе. Раздели со мной этот завтрак и позволь узнать тебя получше.
Лучше бы она молчала. Потому что внутри меня вновь поднялась черная ярость.
— Еще узнаешь. Я прославлю вашу семью на весь мир. И поверь, никому из вас это не понравится.
Ждала, что сейчас шейха вновь позовет стражу и велит всыпать мне плетей. Но Амани лишь понимающе улыбнулась.
— Когда Висам сказал мне, что ты похожа на воительницу из древних легенд, я ему не поверила. Но Амани лишь понимающе улыбнулась.
— Когда Висам сказал мне, что ты похожа на воительницу из древних легенд, я ему не поверила. Не было женщин, что не пали бы к его ногам. Тебе бы подошло имя Ольга. Я изучала вашу историю. Как княгиня. Сильная и воинственная.
— Я рада, что ты наконец это поняла. Мне не место в гареме. Меня нельзя купить либо приручить.
— Присядь, — продолжила мягко стелить Амани. — Наше первое знакомство можно назвать неудачным. Я предлагаю познакомиться снова. Спрячь свои коготки, Кира, никто здесь не желает тебе зла. Я тебе не враг.
Она превосходно говорила по-русски. Но я не поддалась на протянутую руку мира. Села, подхватила пальцами финик, положила на язык, медленно разжевав и нагло глядя в ее красивые, как и у Газаль, глаза.
— Вчера пришла ваша коллекция. Я в полном восторге. — Амани погладила вышивку. — Создать такое под силу только истинному гению.
— Прогиб не засчитан, — грубо ответила я. — Это работа дизайнера. Надо было и его похитить.
Мои слова заставили Амани улыбнуться. Она разлила кофе по чашкам.
— Прошу тебя, перестань видеть во мне врага. Врать не буду. Когда ты появилась во дворце, я пришла в бешенство. И я, и Давуд хотели бы видеть женой Висама мусульманку из благородной семьи. Но я мать, которая желает счастья своим детям. Не счесть часов, которые мы провели с сыном в долгих разговорах. Я знаю все. Ты отвергаешь моего сына. Причиняешь ему боль.
— Моя мать тоже желает счастья своей дочери. Не пробовала поставить себя на ее место?
К кофе я не притронулась. Амани сдвинула бровь, затем понимающе кивнула. Взяла мою чашку, поменяв местами со своей, и сделала глоток.
— Послушай меня, Кира. Висам сгорает от любви. И ты сама тоже впустила чувство в свое сердце. Ты пока это не осознаешь, отрицаешь. Но я вижу блеск в твоих глазах при упоминании имени Висама. Я не спутаю его ни с чем другим. Я скажу тебе правду. Как только вы заключите никях, ты станешь свободна в своих решениях. Висам не хочет, чтобы ты жила во дворце, он понимает, какие страдания тебе это причиняет. У сына много имений в эмиратах и в Европе. Он чтит традиции, но его душа стремится к свободе. К европейскому образу жизни. Если не желаешь, не будешь носить хиджаб и принимать ислам. Он сказал, что сделает все, чтобы ты продолжала свое любимое дело. Вам следует открыть представительства в ОАЭ, потому что ваша одежда роскошна и достойна продаваться здесь…
— То есть, — голод взял свое, и я потянулась за ломтиком неизвестной мне восточной сладости, — Если я соглашусь на никях, я в тот же миг получу свободу? Мы обе понимаем, что мне не составит труда расторгнуть навязанный насильно брак и вернуться домой. Зачем этот фарс?
— Понимаем, — согласилась Амани. — И Висам понимает. Он сказал мне, что его счастье не продлится и дня, и это разрывает ему сердце. Что он был самонадеян, когда ждал, что ты полюбишь его так скоро и не захочешь уезжать. Мой сын в растерянности. Он бы отдал все, чтобы встретиться с тобой при иных обстоятельствах. Я буду просить тебя, как мать. Дай ему шанс. Когда вы будете связаны благословением Аллаха, не уезжай сразу. Позволь вам обоим рай. Медовый месяц. Я много не прошу. Если я ошиблась и ты не найдешь в сердце чувств к Висаму, возвращайся. Но не разбивай его сердце сразу.
Я смотрела на Амани, будто она сказала что-то несусветнее.
— Висам не столько бежит от твоего гнева, сколько готовит тебе подарки в честь свадьбы. Дом, куда ты войдешь единственной и любимой женой. Он дал мне клятву, что снова не женится. И я ему верю, ведь мой сын никогда не пронимал многоженство. Он однолюб, как и я…
Кофе вернул ясность мыслям. Я заставила себя успокоиться и проанализировать сказанное.
Если никях — мой шанс вырваться из плена, я ничего не теряю. Женской хитрости хватит, чтобы добиться желаемого. Ведь отрицать то, что Висам действительно меня любит, было сложно. Я это знала. Видела в его глазах. И мое собственное сердце отзывалось ритмом на всю мощь его чувств. Если бы все сложилось иначе и не было смертельной обиды!
В тот момент я поняла две вещи. Первую: я жестоко пожалею, если вернусь и выброшу его из своей жизни.
И вторую: я просто обязана так поступить. Иначе не прощу сама себе.
Поняла — и ощутила пустоту. Стены дворца хоть и перестали давить на плечи, внутри остался горький осадок. Даже горло защипало. «Предвыборная кампания» в честь Висама заставила так расчувствоваться, или первая, пока не осознанная попытка заглянуть внутрь собственного сердца?
— Сколько ты просишь, Амани? Сколько времени?