Непокорная пленница
Шрифт:
Он коротко и предупреждающе сжал ее запястья и сказал тем угрожающим тоном, от которого ее снова бросило в дрожь:
— Плохо, что ты такая заноза. Может, я все же передумаю и отдам тебя Одинокому Волку. Он быстро заткнет тебе рот и научит хорошим манерам.
— О, тебе бы этого хотелось, не так ли? — прохрипела Уитни, пытаясь вызволить краткий миг победы из той тени, в которую она снова погрузилась. Ну почему она не может сделать его таким же слабым и беспомощным, какой была в этот момент сама?! — Я думаю, ты не можешь научить других манерам, потому что у тебя их
Каттер засмеялся:
— Откуда тебе знать? Не ты ли требовала, чтобы я снова тебя поцеловал, потому что тебе было интересно узнать, что ты при этом почувствуешь? В каком учебнике по этикету ты это нашла?
Уитни взвилась:
— А ты составь такой учебник!
— А, понял. Хорошие манеры определяет тот, кто в данный момент правит, не так ли?
— Убийца! Полукровка! Негодяй! — выпалила она, подбирая слова пооскорбительнее. Она тут же об этом пожалела.
Выражение его лица стало безразличным, глубокие скобки окружили рот, глаза сузились в щелочки. Уитни преуспела в желании получить отклик, но боялась, что теперь заплатит большую цену за эту победу.
Он долго смотрел на нее — вынашивал месть? — но потом покачал головой.
— Сколько тебе лет? — отрывисто спросил он.
— Двадцать четыре. А что?
— Странно, что тебя до сих пор никто не убил. Я думал, ты моложе. — Каттер выпустил ее, сел, оставив одну руку на распростертом теле. Игнорируя возмущенный возглас, он сказал:
— Не льсти себе мыслью, что я хочу тебя. Я взял тебя как свою женщину, потому что Одинокий Волк имеет обыкновение убивать женщин, которых имел, а ты нам полезнее живая.
Уитни не могла придумать, что сказать, чтобы не разозлить его, поэтому сжала губы и молчала. Ночной воздух холодил голую грудь, но она не осмеливалась прикрыть ее, чтобы не привлекать к себе внимание.
Она молча ждала и впервые с тех пор, как ее, кричащую и брыкающуюся, Каттер отнес на холм, подумала о том, что он, возможно, не желал ей зла. Но сейчас убийца выглядел так свирепо и неприступно, что спрашивать о его намерениях было нельзя.
Серебряный луч луны отразился в неуверенных глазах Уитни, Каттер разглядел в них надежду и сказал:
— Не рассчитывай, что если я не овладел тобой, то и не сделаю этого. Мне не нужны проблемы с Одиноким Волком, и я тебе ничего не обещал. То, что ты оказалась здесь, в первую очередь твоя вина.
Уитни осторожно спросила:
— Почему ты говоришь, что это моя вина? Я не просила себя похищать.
— Разве? — Глаза Каттера выглядели опасно. — Могу напомнить: я несколько раз предупреждал тебя, что ты ходишь по краю пропасти, но ты со своей надменностью меня игнорировала. Наверно, думала, что папочка может меня купить. Это был твой выбор, и выбор неразумный.
Ненавидя себя за то, что спрашивает, Уитни все же не удержалась:
— Но ведь ты отпустишь меня? Я хочу сказать, не можешь же ты держать меня вечно.
Властный взгляд задержался на ней.
— Почему нет? Кто меня остановит? Только, пожалуйста, не приплетай сюда папочку. Я с ним никогда не встречался, но уже ненавижу.
Чувствуя, как под веками собираются слезы,
Словно прочитав ее мысли, Каттер нагнулся к ней, так что лицо оказалось в нескольких дюймах от нее. Он говорил обыденным тоном, почти беседовал, но спокойный тон не мог скрыть жало его речей.
— Женщины вроде тебя, которые добиваются всего, чего хотят, с помощью денег и мягкого тела, заставляют меня искать свежий воздух. Может быть, я займусь твоим образованием — покажу, как живут остальные люди, мисс Великая-Всемогущая Брэдфорд. Может, у тебя откроются глаза, но я в этом сомневаюсь. — Он взял ее за подбородок. — Ты так эгоистична, что думаешь только о себе. Ты никогда не задумывалась о том, чего хотят другие? Ты даже не знаешь, что есть люди, которые каждую ночь ложатся спать голодными. А если бы и знала, тебе было бы все равно. Вот и сейчас ты больше всего беспокоишься о своем мягком белом теле, и знаешь что? У тебя есть все основания беспокоиться, потому что я не знаю, когда наконец устану от тебя и решу получить свой шанс от армии США.
Гибким движением Каттер встал и рывком поднял за собой Уитни, не дав ей возможности воспротивиться. Он обвел ее изучающим, оскорбительным взглядом, она чувствовала, как краска смущения заливает ей лицо и шею, но не сделала попытки прикрыть руками голую грудь.
Этого удовлетворения она ему не доставит.
Он, кажется, распознал бунт, и слабая улыбка смягчила твердые линии рта.
— Возьми одеяло. Скоро я тебя разбужу, чтобы твой ревностный обожатель не начал думать, что я не свершил свой суд.
Уитни молча кивнула, чувствуя облегчение и в то же время опасение. Когда Каттер движением руки приказал ей лечь у его ног, она легла, завернулась в одеяло и подумала, что всю ночь не сомкнет глаз. Она лежала, глядя на лунные тени от кустов и деревьев.
Она совсем не понимала Каттера. Он по-прежнему был убийцей, теперь она знала, что он еще и вор, и все же она не могла бы сказать, насколько он порочен. Есть ли разные степени зла? Раньше она об этом не задумывалась. Зло было зло, все просто и ясно, есть черное и белое, серого нет. Но теперь она была не так в этом уверена. Каттер спокойно мог отдать ее Одинокому Волку или взять сам, но он не сделал ни того ни другого. Возможно ли, что когда он сказал, что не хочет ее, он сказал правду?
Почему-то это ее терзало, и Уитни разозлилась. Конечно, он ее хочет. Она чувствовала в нем желание, когда впервые с ним встретилась, и потом, когда он вошел к ней в номер в отеле. Но он ничего ей не сделал. Она подумала, что Каттер в некотором отношении похож на нее: когда он что-то хочет, он это берет. Почему же он не захотел ее взять?
Она повернулась и посмотрела на него. Он был в нескольких футах от нее, как будто не совсем ей доверял; сидел на земле, скрестив длинные ноги. На нем была набедренная повязка и сапоги-мокасины — костюм такой лаконичный, как будто его вовсе нет, и Уитни подумала, не холодно ли ему. Если да, то он ничем этого не выдавал. Он сидел с бесстрастным лицом, глядя перед собой.