Непокорный талисман
Шрифт:
– Опасно, государь. Я не слишком верю этому деревенщине, но все же коню о двух головах не жить, государству о двух властителях не быть.
– А земле нашей не стонать под чужеземным игом, - резко возразил император.
– Много на совести моей черных дел. Но изменником своей Родины я не был и не буду.
– Подумай о своем чаде, Великий!
– Это - моя постоянная боль и, думаю, - расплата за грехи мои.
Чародей нахмурил кустистые брови, но возражать не решился, попытался перевести разговор на другую тему:
– Но, кто мог украсть талисман, второй ключ ведь утерян. Да и зайти сюда постороннему
Император грустно покачал головой:
– Говорили мне, что талисман - не вещь, живой он. И если захотел покинуть нас, ничто не могло удержать его. Талисман сам находит свои, неведомые смертным, пути.
Зашуршала тяжелая парча. Из-за завесы вышла ладная молодая женщина с печальными голубыми глазами. За ее руку крепко держался белокурый малыш лет пяти. На прелестном личике лежала печать того блаженного счастья, которым боги наделяют лишенных разума. Ребенок указал пальчиком на удивительные напольные часы работы знаменитых мастеровых братьев Лавровых:
– Тик!
– внезапно звонко сказал он.
– Вот видите!
– Ваш сын заговорил!
– взволнованно закричал Симорин. Императрица залилась слезами, упала к ногам чародея, целуя полу его расшитого звездами плаща:
– Благодарю тебя, мудрый старец, - ты вылечил моего мальчика!
Государь потрясенно смотрел на наследника.
– Тик!
– повторил малыш, восторженно глядя на громоздкий механизм, мерно отстукивающий минуты. Из маленького окошечка в верхней створке его выглянула кукушка и трижды прокуковала, возвестив время обеденной трапезы.
Императорской семье накрыли стол в малом столовом покое с самыми близкими придворными. Симорин же, ввиду неотложных дел, обедать не остался.
У его кельи уже подпирали стену просители. Повелительным жестом отправил он всех восвояси, кроме мрачного коренастого воина с короткой курчавой бородкой.
В просторном, удобном помещении, мало напоминающем келью затворника, чародей пронзил офицера таким зловещим взглядом, что тот буквально прирос к полу, ощущая непривычную слабость в коленях:
– Накир, ты уже провалил предыдущее задание. Если не справишься и теперь, пощады не жди. Волчонок должен погибнуть. Мне не нужны твои доклады и пустые слова. Привези его голову. А затем поразмыслим, как исправить твою ошибку на острове.
Чернявый попытался что-то сказать в оправдание, но умолк под пылающим взором колдуна, как-то сник, съежился и понуро вышел из комнаты.
ГЛАВА 4. НАЙДЕНЫШ
Легкий ласковый ветерок погладил Элис. Вокруг звучали громкие голоса, но слов было не различить. Казалось, стая буревестников клекотала над нею о чем-то совершенно непонятном человеческому уху.
Еще несколько мгновений девочка не открывала глаз, пыталась сосредоточиться и понять, что происходит, как вести себя. Но чьи-то руки бесцеремонно тормошили ее, на лицо обрушился водопад холодных брызг.
Элис помотала головой, пошевелилась, под нею поскрипывали, покалывая тело, песчинки. Она попробовала сесть и осмотреться. Мужчина со шрамом во всю щеку поддержал, жестом показывая: не надо торопиться. Солнце было слишком ясным и жарким, слепила нереальная синева неба. Рядом мягко шумел прибой. Море тоже выглядело непривычно - сияющее, поразительно яркое.
Вокруг
– Кто твоя, маленький девочка?
– Я - Элис, а кто вы? Где я?
– Наш деревня - Златберег. А кто привез твой сюда? Где пап и мам?
– Не знаю, не помню, - Элис расплакалась искренне. После всех испытаний ее отчаянье прорвалось очистительными слезами. Ей было жутко от воспоминаний, о том, что пришлось пережить, и страшно от непонятной новизны и чуждости места, в котором она теперь очутилась. Но в то же время был в ее слезах и некий расчет. Запуганный ребенок пытался оттянуть время, обдумать, что стоит говорить чужакам, а что - нет. И девочка решила притвориться утратившей память. Рыбаки восприняли это без особых сомнений. Малолетка казалась доверчивой и бесхитростной. К тому же, в маленькой общине, где большинство детей не доживало до пяти весен, здоровому и красивому ребенку всегда рады.
Рыбацкая деревушка пришлась беглянке по нраву. Ее приютили и пригрели бездетные Питер и Мавра. Эти простые люди отличались добрым нравом, и с ними девочка впервые за долгие годы ощутила тепло настоящей семьи.
Названный отец, тот самый мужчина со шрамом, которого она впервые увидела, едва придя в себя, был молчалив, надежен и как-то робко, очень скрытно нежен. Он почти не проявлял своих чувств перед женой и дочерью. Но каждый раз, возвращаясь с рыбалки, приносил ребенку что-то интересное: красивую ракушку, забавную черепашку, морскую звезду или причудливо источенный кусочек коралла.
А с Маврой на пару девочка стряпала, ходила за живностью, ухаживала за маленьким огородом и распевала песни на два голоса. Вернее, вначале Элис лишь тянула мелодию. Но, достаточно быстро освоив местную речь, вошла во вкус задиристых песенок, которые озорница Мавра знала без счету.
Подошла пора дождей, когда хозяйкам только и остается, что прясть, чинить сети, шить и вязать. В их уютном домике стало тесно от сельских женщин, любивших приходить сюда со своим рукоделием. Коротали время за разговорами и песнями, порою засиживались до первых звезд.
Сноровисто орудуя прялкой и вплетая свой голосок в общий слаженный хор, Элис часто вспоминала похожие вечера в замке на высокой скале. Она ничуть не тосковала о прежней более сытой, но безрадостной жизни, лишь скучала по старой Зельди и задушевной подружке Коллет.
Однако более всего ее занимала непостижимость произошедшего с нею. Дивилась не только мгновенному перемещению с севера на далекий юг. Самым загадочным было то, что из осени ...9-го года она вернулась в лето за три года до этого. Вначале об этом не задумывалась, а теперь, повзрослев, услышала о грядущих торжествах во славу тридцатипятилетия имереатора и вдруг - будто мороз по коже. Значит, в одно и то же время она пока еще девяти весен от роду, сейчас на высоком утесе над Зимним морем расшивала занавес для Рилана Шестого и заодно, уже двенадцативесенной девицей, чинила рыбачьи сети у моря Синего, на южной оконечности громадной Империи. Это было совершенно непостижимо! И хотя, слыла она девочкой очень неглупой и развитой, детский ум отказывался понимать случившееся.