Непонятный роман
Шрифт:
– Овраг огромный. И наша точка на том конце. Ну правильно, полчаса, это километра два должно быть. Но когда они уедут…
– А уезжают.
– Правда?
– Ну вон, что-то как будто грузят в машину. Садятся.
– После этой операции на глазах ты в темноте, что ли, стал видеть? Как летучая мышь.
– Мыши не видят. Они чувствуют.
– Ну вот, говорю же, как ты. А правда, уезжают.
– Вон, все, на дорогу выехали. В сторону того «Бургер Кинга» на заправке едут. Я бы сейчас тоже
– Все. Пойдем.
– Ну сейчас, коньяк допьем и пойдем потихоньку.
– Пошли!
– Ладно… Так вот, про «Нутеллу». Увидели с Соней в «Ашане» «Нутеллу» по акции. Что-то типа четыреста семидесяти рублей большая баночка шестьсот тридцать грамм. Прикинь, найти шестьсот тридцать грамм «Нутеллы».
– Надеюсь, сегодня найдем. Не шестьсот тридцать, конечно.
– Я, естественно, Соне: давай купим. А она мне говорит: нет. Просто нет.
– И что дальше?
– Дальше драма. Она из-за фигуры переживает. Сама не хочет есть и мне не дает. Ну хочет, конечно, но запрещает себе и мне заодно. Но потом все равно едим, конечно. А я всю «Нутеллу» во всех «Ашанах» отдал бы за ее фигуру.
– Дальше-то что? «Нет. Просто нет» – и?
– Дальше драма, говорю. Мы тогда из «Ашана» шли назад вместе, но Соня шла в наушниках, как королева драмы. И теперь, когда в прихожей собираемся куда-то, она каждый раз спрашивает: «Наушники-то брать?» Знаешь, как меня бесит, когда она долго в прихожей собирается.
– Ну и драмы у вас. Дай глотнуть тоже.
– Не очень, конечно, коньяк.
– Ты его вообще бесплатно нашел.
– Бесплатно – не значит даром.
– Так, пошли мысли Ивана. Коньяк у меня будет.
– Да не нужен мне твой коньяк.
– Интересно все-таки, чей он.
– Ну может этих, которые приезжали. Прячут в лесу коньяк.
– Зачем?!
– Вопрос для целого интервью…
3:12 В домике
– Тебе свойственно прятаться?
– Да, как всем, наверное. Я в детстве любил строить домик из диванных подушек. Накрылся покрывалком, и сразу уютно.
– Все любили.
– Ну конечно, перестроечное детство.
– Ты его помнишь?
– Помню какие-то поэтичные, трогательные эпизоды. Но, скорее всего, я их себе придумал.
– Например?
– Году в девяностом – сколько мне было? – три года, получается, сестра Марина брала меня с собой в магазин. И пока стояла в очереди, сажала меня на прилавок. Помнишь, были такие прилавки, или как они назывались?
– Помню.
– И вот я там сидел и болтал бесконечно. Интервью давал тетенькам в очереди.
– В три года болтал?
– Ну да, самое же время для болтовни. Самое интересное, что и в тридцать три почти то же самое.
–
– Просторечная речь.
– «Просторечная речь».
– Мне можно. О чем я говорил?
– Болтаешь много.
– Да! Тебя не спрашивают, а ты все равно болтаешь.
– Я тебя спрашиваю.
– Вот, и я отвечаю. А то обычно утром Соня мне говорит: опять всю ночь интервью давал во сне самому себе.
– Ты разговариваешь во сне?
– Конечно. Как все.
– Я не разговариваю во сне.
– Ну ты на работе много разговариваешь.
– Это правда. О чем ты говоришь во сне?
– Откуда же я знаю. Я не то что во сне – мы и в жизни-то не очень понимаем, о чем говорим.
– Сейчас мы говорим о том, свойственно ли тебе прятаться.
– Свойственно.
– Ты сказал про подушки и покрывалко. Не думаешь ли ты, что вещества – это тоже домик, в который люди прячутся?
– Наверное. Конечно.
– В чем ты прячешься сейчас?
– Сейчас? Ни в чем. С тобой разговариваю вообще-то. На многомиллионную, извиняюсь, аудиторию.
– Хорошо.
– И?
– Что «и»?
– Ну, ты сказал «хорошо» и замолчал. Дальше вопрос какой?
– У тебя и без вопросов неплохо получается отвечать.
– У нас ведь интервью.
– Считай, что у нас интервью ведет нейросеть.
– Но есть же законы жанра.
– Извини, что-то меня рубит с этого коньяка. Я пойду посплю буквально полчасика. А ты пока говори тут. Про прилавки, про домики из диванных подушек.
– Меня тоже рубит.
– Сделайте кофе ему.
– С топленым молоком, если можно, пожалуйста.
3:56 Топленое молоко
– У меня же кофе есть в термосе, с топленым молоком. «Коричневым», как Соня говорит. Будешь?
– С топленым? Как им коньяк-то запивать.
– Нормально. Я этот термос тоже в том «Ашане» купил, где «Нутелла» и драма.
– Да как ты надоел со своей «Нутеллой». Ты можешь говорить о чем-то, кроме еды?
– «Нутелла» – не еда, а праздник. Как сейчас мы идем, по сути, за праздником. Сколько, кстати, идти?
– Подходим.
– Какой овраг все-таки бесконечный. У Чехова же знаешь позднюю повесть – «В овраге»?
– Не знаю.
– Страшная очень. А здесь, в этом овраге, почему-то не страшно. Наоборот, уютненько. Вот ты говоришь: отношения…
– Я так не говорю.
– Попробуй, кстати, коньяк с моим кофе. Получается коктейль типа ликера.
– Я не хочу коктейль типа ликера, дай коньяка просто.
– Да. Отношения. Мне кажется, в них должно быть в первую очередь уютненько. Любовь – это такой домик, в котором двое могут спрятаться от всего мира.
– Ты все, что ли, выпил? Мысли Ивана идут.