Непорочное зачатие

Туголукова Инна

Потом он отвозил ее домой и на прощанье целовал, страстно, теряя голову от сумасшедшего желания. Зульфия отрывалась от его губ с тихим стоном и убегала почти в слезах. И он понимал: ей тоже трудно, но овладеть такой девушкой в машине, в чужой постели или, не приведи Господи, в кабинете нельзя, никак нельзя…

Надо было что-то решать, придумать, может быть, купить квартиру и как-то тактично, деликатно сообщить об этом Зульфие, чтобы не испугать, не обидеть. Мысль о разводе с Женей ни разу не пришла ему в голову.

Решение возникло

само собой, будто молния озарила, и Борис подивился, как это раньше столь очевидная идея не пришла ему в голову.

Стоял конец мая. После затянувшихся «черемуховых» холодов вернулось наконец долгожданное тепло, и Зульфия за традиционным кофе в его кабинете предложила вдруг съездить в коттеджный городок, посмотреть на месте, как идут дела, а заодно и воздухом подышать. Он попытался было отговорить ее — стройка, грязь, — но она осталась непреклонна.

Они выехали из шумной, душной Москвы, в плотном потоке машин одолели отрезок загородного шоссе, свернули на узкую лесную дорогу и попали в иной мир, где все пело, дышало тенистой прохладой, ласкало глаз и душу.

На берегу небольшого озера прямо среди рыжих прогретых солнцем сосен за высокими красными заборами стояли в ряд дома — один краше другого.

Они прошли по участкам, провожаемые взглядами рабочих, зашли в один из домов с почти уже законченной внутренней отделкой, поднялись на второй этаж.

Зульфия подошла к окну, распахнула створки. В комнату ворвался ветер, заиграл длинными волосами. Она подняла руки, и заходящие лучи солнца высветили ее фигуру под легкой тканью. Широкие рукава затрепетали, как крылья диковинной бабочки. Борис замер, жадно впиваясь глазами в желанное тело.

— Ах, — сказала она мечтательно, — как бы я хотела просыпаться здесь по утрам, бежать босиком по траве к озеру, а потом пить с тобой кофе в тени под соснами. И чтобы никого больше — только ты и я. Представляешь?!

Он представлял. Решение созрело мгновенно, простое как все гениальное.

7

В семье идею Бориса построить загородный дом поддержали. А то что же это получается — сапожник без сапог!

Женя первое время все порывалась съездить посмотреть отведенный под строительство участок, но Борис неизменно отговаривался занятостью, усталостью, непогодой. И Женя перестала надоедать, объясняя упорное сопротивление мужа желанием преподнести ей потрясающий сюрприз — а чем же еще?

Зато Зульфия времени даром не теряла. Пора было укреплять тылы.

Очень кстати от инфаркта умер Андрей Борисович, и Борис засобирался на похороны отца. Женю взять с собой категорически отказался, а вот Зульфию взял, вернее, не смог противостоять ее напору.

Особого горя от ухода беспутного Мишуткина-старшего никто не испытывал, но проводили его по-людски, достойно. После поминок Борис с Зульфией сразу вернулись в Москву.

Он не был дома с тех самых пор, как уехал учиться. Изредка звонил, посылал деньги. К себе не звал

и даже с Женей так и не познакомил.

Мать заметно постарела, на старшего своего смотрела с обожанием и все покачивала головой, будто не верила, что этот красивый, богатый, умный мужчина действительно ее сын. На жизнь не жаловалась и с вопросами не приставала.

Братья, здоровые простоватые парни, тоже в душу не лезли, держали дистанцию, как чужие. Оба после армии работали на стройке, спиртным не баловались.

Зульфия, почтительная, молчаливая, весь день черной печальной птицей кружила по дому — все успевала, всем помогала. Ее ловкие руки мыли, резали, подавали, убирали, а мысли витали совсем в иной плоскости.

И уже к концу обратного пути в Москву Борис, как хороший ученик, озвучил Зульфие ее идеи, ловко высказанные и переваренные им, как свои собственные.

Суть благородного плана сводилась к следующему: не пристало матери и братьям Бориса перебиваться с хлеба на квас в голодном и холодном Иванове. Они вполне могут жить в его загородном доме — места хватит. Конечно, не в самом коттедже, а во флигеле. Участок огромный, поставить еще одно строение на пару комнат — без проблем. Мать может вести хозяйство, и готовит она классно. А братья пойдут работать на фирму, да и на участке всегда помогут. Слава Богу, оба пока холостые, а там видно будет.

— Вот дом поставлю, надо это дело как следует обмозговать, — подытожил Борис, гордый своим великодушием.

— Да, — вздохнула Зульфия, — таких сыновей, как ты, поискать. Только что же так долго ждать? Надо им сразу сказать. Все-таки какая перемена в жизни. Пусть готовятся. Вот на девять дней…

— Вряд ли я смогу поехать, — перебил Борис и даже рукой замахал, как бы отметая неуместное предложение. — Дел по горло, ты же знаешь, — бросил он на нее укоризненный взгляд.

— А я одна съезжу, — озарилась Зульфия. — Мне это совсем нетрудно. И маме твоей будет приятно. Она мне очень понравилась… Я ей все и расскажу. Если ты, конечно, не возражаешь… — Она вопросительно взглянула на него.

Борис, конечно, не возражал и ровно через неделю посадил верную подругу на автобус до Иванова, где ее и встретила благодарная до слез Катерина Михайловна.

Она-то хорошо понимала, кому обязана этим внезапным восстановлением родственных связей и грядущими счастливыми переменами в своей судьбе, а главное, в судьбах младших неустроенных сыновей.

Зульфия вновь легко взяла на себя многочисленные поминальные хлопоты. Это потом она станет полновластной хозяйкой, как уже и в глаза, и за глаза называли ее строители коттеджа, а пока у нее совсем другая роль.

Вечером, когда ушли немногочисленные гости, а братья улеглись спать, Зульфия на крохотной чистенькой кухне рассказывала Катерине Михайловне о будущей безоблачной жизни. Та лишних вопросов не задавала, смотрела преданно и светло. И Зульфия понимала: эта не подведет, отслужит, пойдет за нее в огонь и в воду.