Непорочное зачатие
Шрифт:
– Что же ты о Катеньке не спросишь?
– Да, как наша девочка? – спохватился он.
А ей даже имя его неприятно было произнести. Но она владела собой. Она рассказала о том, что ей пришлось пережить одной.
– Почему же ты не позвонила? Я бы…
– Ну, зачем? У тебя такая ответственная поездка, такие встречи… – Тут Голос ее чуть было не сорвался, но она справилась. Она выглядела мужественной и кроткой.
Можно представить, как бы там расценили, если бы раздался ее звонок, что говорилось бы.
– Я ей чудные подарки привез. Впервые покупал
Елена прервала его на полуслове, она не сомневалась, что подарки покупались не только ей, даже в первую очередь не ей, а что ей купить, ему рекомендовали.
Она резко обошла справа допотопного вида «Москвич» с огромной корзиной на верхнем багажнике; занял левый ряд и трюхает потихоньку седой старик-дачник. И, обгоняя, повертела пальцем у виска, чтоб он видел, дала себе волю, затем резко газанула, оставив его позади.
Она сказала, что девочка опять временно находится у этой женщины, и не было заметно, что известием этим Игорь убит. Зато в доме к его приезду все сияло чистотой. И даже блинчики с мясом, его любимые, она заставила себя напечь. Тем временем он разложил подарки, и она увидела на тахте платье, привезенное ей.
Старушечье, длиннополое, размера на два больше. Только женщина могла так унизить, ох, сколько было в этом яду, у нее щека вспыхнула, как от пощечины. Но она владела собой, ее торжество было впереди.
Всю их совместную жизнь она одевала его, она знала, какой ему нужен костюм, выбирала галстуки, носки к галстукам. И вот одели ее… Даже он, увидев рядом с ней это платье, испугался, что-то начал соображать.
– Бедный мой, – смирила себя Елена, и голос ее звучал ангельски. – Как жаль, что тебе не с кем было посоветоваться. Но ничего, его возьмут в комиссионке… На рынке где-нибудь… Там есть такие. Для колхозников… Не расстраивайся, дорог не подарок, дорога любовь.
Но спать легли врозь. Она сослалась на некоторые обстоятельства, от всех волнений у нее нарушилась функция. Она не была безгрешна, при таком муже, у которого вся сила ушла в икры ног, и от святой смешно требовать. Совесть ее была чиста. Да и кому от этого хуже? Но то были чужие мужья, а этот – ее собственный.
И сознавать себя нежеланной, чтобы тебя с кем-то сравнивали…
Однажды они возвращались от Катеньки. Теперь, если везли игрушки, то всем троим детям, Елена слишком была заинтересована, осложнилась вся ее жизнь. И вот на площади Дзержинского, ныне – Лубянке, когда они разворачивались вокруг оббитого со всех сторон пьедестала, с которого свержен «железный Феликс», она различила впереди знакомую «Ауди» вишневого цвета. И номер был его. Поравнялись. Сквозь затемненное стекло Елена узнала лысую макушку, утонувшую в подголовнике, нос клювом, рука с огромным перстнем на руле, в заднем, опущенном стекле – слюнявая морда бульдога. Так он всегда ездил, с бульдогом на заднем сиденье.
– Куда ты гонишь! – раздраженно одернула она мужа, – Хочешь, чтоб нам правое крыло ободрали? Не сворачивай на Пушкинскую, поедем по Тверской!
Они следовали за
– Давай припаркуемся. Я видела здесь дешевые клипсы. Очень миленькие. Здесь бывают.
Из «Ауди» вылез пожилой господин в светло-голубом полотняном костюме, запер машину, оставив бульдога в ней, и, сильно хромая, весь переламываясь при ходьбе, отчего казался еще меньше ростом, пошел к дверям магазина, опираясь на палку.
– Ну что ты никак не припаркуешься? – нервничала Елена.
– Где?
– Да вон, рядом с «Москвичом».
– Туда не втиснешься.
– Пусти меня за руль, если ты не можешь.
Но на их счастье отъехала «Волга», они успели стать, опередили уже нацелившегося было японца, который властно сигналил.
Когда они вошли в магазин, мужчина в светло-голубом костюме что-то высматривал в глубине отделанного черным бархатом прилавка под стеклом и продавщица, молодая пышечка, ласково советовала ему. У прилавка толпился народ, но он вел себя так, словно в магазине был один он, и продавщица обслуживала его, вся она была – внимание. Пальцем лимонного цвета он показал, продавщица выдвинула бархатный прилавок, взяла коробочку. На красном атласе – изумрудный кулон тончайшей работы.
Продавщица приложила его к себе, и удлиненная изумрудная капелька сверкнула на ее груди.
– Ах, какая прелесть! – громко восхищалась Елена. – Ты посмотри, Игорь.
Игорь смотрел на продавщицу, но она сумела перевести его взгляд:
– Такая вещь украсит любую женщину!
Лысый затылок повернулся, большие, в темной оправе очки (сначала он без очков рассматривал украшение на продавщице, потом очки надел) сердито уставились на Елену, зрачки были увеличены сильными стеклами.
– У вас прекрасный вкус, – мило улыбнулась Елена.
Она хотела, чтобы Игорь запомнил это лимонного цвета старое лицо человека, который зло глянул на нее, запомнил этот изумрудный кулон.
В машине она сказала безмятежно:
– Знаешь, кому это покупалось? – И как ни в чем не бывало назвала бывшую свою подругу: – Алине.
Игорь вздрогнул.
– Вот этот хромой старик?
– Что ж – хромой? Не его вина, возможно, туберкулез кости. – Елена как бы ничего не замечала. – Это давний-давний, многолетний ее любовник. При ее профессии…
Бывают групповые поездки, но бывают… Если переводчик «Интуриста» сопровождает значительное лицо… Возможны любые услуги… Не дергай машину! Я ничего не хочу сказать, но мы – взрослые люди, исключить тоже нельзя. А может, и входит в обязанности. За отдельную плату. Работа на два счетчика. Что ты так тормозишь?
Хочешь, чтобы нам врезались в багажник? Я не испытываю такого желания. Но этот – постоянный ее любовник.
В пятницу Игорь сказал, что ему на целый день надо ехать в Дубну, на работе его не было, вернулся поздно, и Елена увидела то, что и ожидала увидеть – перекошенную его рожу. Эта идиотка, конечно, надела изумрудный кулон.