Непоследние времена
Шрифт:
Деньгам место в унитазе
За советскими стеклопакетами вдруг раздался страшный рев – на горизонте показалось какое-то чудо техники. На бешеной скорости оно ворвалось в Никола-Ленивец, перед самыми нашими воротами затормозило, но таки сбило одну железную опору. Потом чудовище резко развернулось и на такой же сумасшедшей скорости попыталось скрыться за горизонтом. Дядя Коля выскочил за дверь, прыгнул в свой джип и ринулся в погоню.
Тем
– Кого это дядя Коля поехал догонять?
– Грейдер, – усмехнулись ребята. – Который дороги чистит. Вообще-то он сюда не обязан был заезжать, но водителям, когда они напьются, очень уж работать нравится, так что это не в первый раз.
Ребят зовут Андрей Белов, Алексей Гусев (Гусь), Женя Зеленский и Иван Барыгин. Последний недавно вернулся из Малоярославца. Пытался там учиться в художественном училище. Не понравилось.
– На практике оно как-то интересней, – оправдывается Иван. – У нас тут каждый день животы от хохота болят, потому что работа творческая. Да и все равно нет лучшего учителя, чем дядя Коля. К нему как-то люди тянутся. В Звизжах поначалу все на нас, как на идиотов, смотрели. И на него тоже. А потом как-то прониклись. Вот сколько здесь арт-объектов расположено? Штук пятьдесят, наверное. И еще ни один никто не тронул. Потому что люди чувствуют, когда красота реальная, и портить ее не смеют.
– Да если бы кто и тронул, мало бы ему не показалось, – проговаривается Гусь.
– А главное – он относится к нам как к равным, – продолжает нахваливать куратора Женя Зеленский. – Слов «нельзя» или «плохо» вообще никогда не произносит, а если и накричит, то не от злости, а с досады. И с самого начала называл нас соавторами. Когда звал на работу, так и говорил: «В соавторы пойдешь?»
– Это, наверное, чтобы денег не платить.
– А ты думаешь, мы бесплатно работаем? – снова встревает Гусь. – Он нам платит, причем вовремя и хорошо. Больше, чем на птицефабрике в Острожном. Вот если я завтра уйду, послезавтра в Звизжах очередь выстроится на мое место. Он ведь кроме ежемесячной зарплаты еще долю выплачивает, когда крупные заказы поступают. Вот недавно мы в Москве на Алтуфьевском шоссе слепили из лозы «Лихоборские ворота», так получили по сто тысяч каждый.
Про этот гигантский гонорар Николай мне уже рассказывал – то вздыхая, то хихикая. Заплатить-то он заплатил, только потратили художники эти деньги феноменально бестолково. Кто-то купил машину и тут же разбил. Кто-то купил машину и тут же продал в три раза дешевле, потому что она, оказывается, не ездит. Кто-то зачем-то купил кучу очень дорогих мобильных телефонов. А кто-то и вовсе объяснить не может, куда эти деньги ушли. «Ребята, – говорил им дядя Коля, – я в следующий раз куплю огромный унитаз, положу ваши деньги в пластиковую коробочку и аккуратно их смою. Потому что это одно и то же».
Хлопнула дверь, и на пороге нарисовался дядя
– Ну что, догнал?
– Трезвый пьяного разве догонит? Ладно, пойдемте жар-птичку грузить, а то Стребень уже копытом бьет.
Мотоциклист сварил орла
Володя Стребень – это еще один соавтор. А жар-птичка – их совместный с дядей Колей проект. Хотя сам Стребень ни за что не признается, что совместный. Потому что Стребень – человек очень скромный.
– Я эту птичку семь лет вынашивал. – Полисский кивает на подъемный кран, который держит пятиметровую птичку за горло. – Но без Володи ни за что бы этот проект не реализовал, потому что я не спец по металлу. Так что своим вылуплением она обязана именно ему.
Описать это чудо природы невозможно, но я попробую. В принципе, это наш родной двуглавый орел, известный орнитологам как орел-могильщик. Только на этот раз у него массивное туловище, которое своими очертаниями напоминает ненавидимое дядей Колей яйцо Фаберже, на груди печная дверца, а снизу установлен турбоподдув.
– С инженерной точки зрения это такой орел-буржуйка, – объясняет Стребень. – Первого марта мы закинем ему в брюхо грузовик дров, запалим, дадим разгореться, включим поддув и покажем людям красоту неописуемую.
– И как будет выглядеть эта красота?
Вместо ответа, Стребень показывает фотографии. На них птичка тужится и пышет огнем. Из-под крыльев, из клювов, из подмышек у нее хлещут ослепительные искры. Металл раскалился докрасна. Зрелище действительно феерическое.
– Это опытный образец, – поясняет Володя. – Он раза в три поменьше, но принцип действия тот же самый.
Орел медленно опустился в кузов грузовика и поехал на «Границу». Так называется инсталляция, расположенная в дальней части никола-ленивецкого арт-полигона. «Граница» – это галерея деревянных колонн, местами похожая на разрушенный греческий Акрополь, местами – на кадры из какого-то веселого мультипликационного ужастика. В сопроводительных документах она описана так: «Художник продолжает разрабатывать тему национальной имперской мифологии…» Рядом с «Границей» проходит автомобильная дорога. На ней то и дело в ужасе останавливаются проезжающие мимо машины. Некоторые даже улетают в кювет. Значит, арт-объект людям нравится.
Здесь, на высоком берегу Угры, Стребень с дядей Колей и поставили свое крылатое животное. Чтобы невидимый враг на том берегу видел и дрожал – сильнее, чем от визга той свиньи, которую богатырь терзал мечом булатным. Я стоял, смотрел на птичку, и тут меня начали терзать смутные сомнения:
– Что-то я как-то не пойму, а это вообще патриотично или не очень?
– Какая держава, такой и патриотизм, – улыбается Стребень. – У нас же искусство актуальное.
В патриотизме Володя толк знает. Он уже лет десять как вернулся на родину из Узбекистана и все никак не может получить гражданство. Патриоты-чиновники мучили его года три, потом он на них плюнул и стал жить вообще без документов. Зачем художнику документы? Не нужны они ему.
– В Узбекистане я был мастером спорта по мотокроссу, – вспоминает Стребень. – Был чемпионом юго-восточной зоны СССР. А в те времена ведь толковый мотоцикл купить было невозможно – приходилось доводить их до ума самому. Поэтому теперь я могу сделать из куска железа все что угодно.