Неправильный ответ
Шрифт:
– Почему у него до сих пор сжата рука? – вдруг тихо спросила Вера.
Правая рука Мишани была крепко прижата к груди и согнута в локте. Кисть беспомощно свисала где-то в районе ключицы. Ровно так же, как когда его выносили из дома на носилках.
– Спастика, – монотонно произнес Никита, – нужно будет разрабатывать, когда вернется мышечная активность.
Солнце клонилось к закату. Ровно сутки назад он был в магазине, выбирал бутылку дорогого игристого и тихо мурлыкал под нос в ожидании грядущих перемен. Чего ждать от будущего теперь, он боялся даже подумать.
Удивительно, насколько четко
Когда Краевские выехали из больницы домой, было уже совсем темно. Сколько времени, Никита не знал, да и знать не хотел. Дороги совсем пустые. Видимо, поздно. Отмелькали огни Садового, сменяли один другого переулки до Третьего кольца.
– Что случилось в школе? – вторгся в сон наяву тихий немного осипший голос Веры.
– Мм?.. – Никита знал, о чем она, но как же не хотелось сейчас говорить.
Вера сидела, все еще как будто пытаясь собрать себя в клубок, и неотрывно глядела в окно.
– Он же рассказал тебе, я знаю, – продолжила она на одной ноте. – Что он рассказал? Его ударили по голове? Толкнули? Кто это сделал?
– Никто ничего не сделал, – спокойно проговорил Краевский. – Он поскользнулся, упал, намочил одежду, был осмеян и сильно переживал.
– Как он упал?
Никита шумно вздохнул.
– Он поскользнулся. Малыш, каждый звук как ножом в висок. Давай доедем до дома, поспим и поговорим завтра.
Вот оно, коронное Краевское… Уход от разговора, к которому он не готов. Если бы дело не касалось здоровья Мишани, Вера была бы уверена, что муж что-то скрывает, желая сделать по своему то, против чего, заранее знает, она выступит. В ту минуту подобное предположение казалось безумием. Вера поежилась, как будто пытаясь поглубже укутаться в свое пальто. Сил разбираться в противоречиях не было.
– Я была уверена, что наш мирок похож на крепость, – почти прошептала она, потом закрыла глаза и добавила еще тише, – Мишаня поскользнулся, и твердыня разлетелась, как карточный домик.
Женскому чутью Веры не нужны были прогнозы врачей. Никита почувствовал, что больно глотать. Он промолчал. Они добрались до дома и легли спать, не сказав друг другу больше ни слова.
Утреннее солнце пекло сквозь окна, заливая комнату жизнерадостным светом. Из Мишаниной комнаты сначала негромко, а потом всё более настойчиво понеслись звуки мелодии его любимого мультфильма. Будильник, который никто не удосужился отключить. Вырванного из тяжелого сна Краевского почему-то охватила ярость. В три прыжка он оказался в детской, схватил ни в чем не повинную голосившую колонку и с такой силой швырнул ее в стену, что та разлетелась на куски, а отрикошетившая крышка больно ударила его по плечу. Ярость вдруг лопнула, оставив внутри лишь пустоту. Взгляд упал на злосчастную фигурку Человека-паука. Какое-то время Никита, замерев, смотрел на воинственного красавца пустыми глазами, а потом развернулся и пошел к двери.
Он вернулся в спальню. Вера, закопавшись в одеяло и уткнувшись лицом в подушку, рыдала. Он забрался в постель, обнял жену со спины и что есть силы прижал к себе.
***
Алекс вернулся домой из школы в прекрасном настроении. Наяда из соседнего класса, давно сводившая его с ума игривостью каждого движения и мнимым (как он надеялся) целомудрием речей, приняла-таки его приглашение в кино. Тренировка по баскетболу закончилась безоговорочным единоличным триумфом. Контрольная по истории была мастерски подчистую списана у незадачливой пятерочницы без единого замечания от учителя.
– Пойдем-ка, дружок, поговорим…
И тон, и вид отца, встретившего юного Радзинского в коридоре, продолжения полосы везения не сулили. Семён Павлович, насупившийся, словно человек, которому никак не дается решение сложной задачи, стоял, держа руки в карманах, раскачивался с пятки на носок и буравил глазами сына. Похоже, все было куда серьезней, чем выговор за вскрывшуюся провинность. Шагая за развернувшимся на каблуках отцом по коридору, Алекс перебирал в голове содеянное за последние несколько недель, пытаясь понять, что теоретически могло привести к неприятностям. Вариантов было несколько. К тому моменту, как они добрались до кабинета, к каждому из них с мастерством искусного художника разум Алекса уже создал эскизы защит.
Семён Павлович закрыл за собой дверь, жестом приказал сыну сесть, достал сигареты, закурил, выдержал паузу.
– Фамилия Краевский тебе о чем-то говорит? – следовательским тоном спросил он.
– Нет… – сконфуженно ответил Алекс, который искренне не понимал, о чем идет речь.
– Михаил Краевский. Пятый «А», кажется. В твоей школе.
Вот теперь ясно. Несмотря на то, что Алекс и на этот случай обдумал оборонительные ходы, он снова пожал плечами и помотал головой по наитию, пока сам не зная зачем, пытаясь выиграть время.
– Парнишка лежит в коме с черепно-мозговой. Состояние стабильное, но тяжелое. Я навел справки. Говорят, избежать инвалидности ему не светит. – Семён Павлович говорил очень медленно, растягивая слова, и не сводя глаз с мгновенно побледневшего лица сына. – Скорее всего, вообще останется овощем…
Алекс почувствовал легкий приступ тошноты. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы подавить позывы. Связать происшествие с подобными последствиями казалось невозможным, и все же сомнений не было: разговор идет именно об этом.
– Но я… – начал было он, но придумать, что сказать, совершенно не получалось. В голове царила полная неразбериха.
Пауза затянулась.
– Мои ребята из отделения говорят, камеры сняли, как ты во время урока заходил в уборную после бедняги. Парень вышел обратно в коридор через восемь минут за тобой, весь мокрый и явно не в себе. Кроме вас, там никого не было.
– Я его не бил! – слова сорвались сами собой. Алекс услышал свой голос как будто откуда-то издалека. – Он упал… сам… поскользнулся… я просто…