Неправильный рыцарь

Паветра Вита

Глава 3

Глава четвертая

Время проведения турнира было раздольем для мелких жуликов и воришек. Но особенно вольготно жилось в эти дни второстепенным, третьестепенным и даже десятистепенным магам и откровенным шарлатанам, в обычное время не сумевшим сыскать покровительства мало-мальски знатных и — как следствие — авторитетных семейств.

Да, то были дни отличного заработка. Окончательной, незамутненной радости мешало одно маленькое «но»: огромнейшая конкуренция. И маги старались вовсю!

У одного из них, низенького и толстенького, похожего на младенца-переростка, от величайшего усердия аж подол задымился. Проскочила одна искра,

другая, потом — третья, еще и еще, и еще… И вот уже вся черная, расшитая звездами, таинственными знаками и скверными (да что там! — наигнуснейшими) харями ткань ярко полыхала. Маг, как это ни странно, оказался отъявленным трусом — один вид пламени так напугал его, что на время отбил все магические способности. Он с дикими воплями и визгом пытался сбить пламя, подпрыгивал и вертелся волчком, чем вызвал неудержимый, просто дикий хохот присутствующих: рыцарей, их слуг, купцов, ремесленников, нищих и, разумеется, дам.

Остальные зрители тут же покинули другие площадки и толпой рванули к месту происшествия. Любопытство — не порок, но большое неудобство. Зевак набралось так много, а места вокруг полыхающего толстячка — так мало, что вновь прибывшие в надежде насладиться забавным зрелищем (как они считали — справедливо, хотя и наивно полагая, что на существо, обладающее магическими навыками, боль и страх не распространяются), начали давить друг друга.

Стоящие впереди рыцари с трудом сдерживали все нарастающий напор толпы. А сзади уже вовсю шла словесная перепалка:

— Сударь! Немедленно выпустите мой зад! Не-мед-лен-но! Я просила всего лишь поддержать меня за локоть!

— А ну, убери свою уродливую башку! Мне ничего не видно.

— Еще чего! Уродился ростом с жабу, вот и терпи!

— Ах, ты-и-и…!

— Уберите р-руки! Р-руки, говорю, прочь! Ну-у?!

— Какая наглость — вы оттоптали мои туфли!

— А вы мне на подол плюнули!

— Куда ж мне еще плевать-то?! На землю — так, ить, живо стража накостыляет. Или заставит раскошеливаться, ага-а!

— Ах, вот вы ка-а-ак!

— Да вот так, вот та-ак!

— Верните мою накидку! Сей-час же! За нее, между прочим, золотом плачено! Целых пять монет!

— Ой, да вы здорово переплатили! Эта дрянь и горстки меди не стоит. Коровам в хлеву зады подтирать — пожалуй что сгодится, да и только. А драться, царапаться — некрасиво, не по-девичьи! УЙ-ЮЙ-Ю-УУ-ЙЙЙ!!!

И так далее… Шел обычный, в таких случаях, «обмен любезностями». Шум голосов с легкостью перекрывал крики ужаса, все еще издаваемые недотепистым магом. Стоявшая впереди молоденькая служанка, с полным жбаном пива, внезапно опомнилась и (в мгновение ока!) опрокинула его на несчастного. Огонь, как ни странно, потух. Толпа замерла в недоумении: веселое и забавное представление закончилось как-то уж слишком быстро, и большинство так и не успело как следует им насладиться. Отовсюду послышались недовольные возгласы, и разочарованная толпа стала потихоньку разбредаться.

Опомнившийся маг с трудом поднялся на ноги, как мог, выжал вымокший насквозь балахон и, видя, что зеваки расходятся и уже спешат к другим магическим площадкам, где его конкуренты вовсю стараются перещеголять друг друга, — в знак «благодарности» за своевременное спасение превратил девушку в пышную румяную булку с маком. И (ах!) в два укуса… съел.

Никто даже не обратил внимания на пропажу служанки. Даже Эгберт. Да и неудивительно: вокруг творилось столько невероятного! Такого он не видал даже на празднестве в честь святого Бонфуция, которое всегда проходило шумно, затейливо и — обязательное условие! — было полно чудес.

Например, какую-нибудь ненужную (или же сильно провинившуюся) служанку монахи

ненадолго превращали в курицу — и обратно. Пока ее тело было одето в перья, несчастная, как правило, истошно кудахтала, а хозяйка или хозяин грозились сварить из нее святому отцу наваристый бульон или суп с лапшой (это уж, как тому заблагорассудится). Все вокруг едва не падали от смеха: уж очень забавно кудахтала курица-служанка, пытаясь удрать от волшебника-монаха. Но как ни быстро она улепетывала, как ни старалась, тот всегда оказывался проворней. Через минуту-другую бедняжка уже трепыхалась и билась в его цепких пальцах, что вызывало еще более громкий смех.

Или вот еще забава — приделать какому-нибудь беспробудно дрыхнущему пьянице вместо ног свиные окорока и отволочь спящего бедолагу на кухню, предварительно сняв с него штаны и заголив подол.

Или вот тоже, нечего сказать, веселенькое дельце — заставить мочиться нищих вином и пускать из ушей мыльные пузыри. Или кормить зевак, которые с разинутыми ртами следили за вдохновленными манипуляциями монахов-магов, пирожными — воздушными и сливочными, щедро сдобренными заварным кремом, сахаром и корицей, что за минуту до этого гонялись друг за дружкой по фарфоровому блюду, а еще раньше… шныряли в подвалах замка — ведь в пирожные превратили… крыс. Но только вот превратиться-то они превратились, да резвости своей не утратили. Смех, да и только!

Аж до самого вечера пробродил Эгберт, словно богатый деревенский увалень, впервые попавший в город. Бродил и с изумлением таращился на местные диковинки. Ему хватило трёх лет (всего трёх!), чтобы напрочь отвыкнуть от шумных празднеств — ярмарок, турниров, карнавалов и всего того замечательного, что их сопровождало. Походная жизнь, мягко говоря, не отличается особыми удобствами, а забавами и увеселениями — уж и подавно. К тому же, отрубленные головы, руки-ноги и свежевыпущенные кишки врага — зрелище, безусловно, торжественное и поучительное, но вряд ли настраивающее на весёлый, легкомысленный лад. Поэтому не стоит удивляться тому, что происходящее захватило Экберта целиком — как говорится, с душой и потрохами. Он переходил от одной магической площадки к другой. Восторгу его не было предела, и радости не было границ, пока… (о, злосчастье!) пока он не встретил группу рыцарей. Судя по многочисленным гербам на одежде (некоторые оказались вышиты либо нашиты в совершенно неожиданных или… или нет, скажем лучше — малопригодных для этого местах) — рыцарей очень и очень знатных. Но не слишком богатых. Опять-таки — судя по одежде, а точней — по степени её ветхости и потёртости, и отсутствия непременных для богачей золотых побрякушек. И всё же, несмотря на полное (или почти полное) отсутствие денег, это были самые что ни на есть сливки общества. Обломки… ох, простите великодушно! — потомки древнейших и достойнейших родов.

До прихода Эгберта они явно скучали: «и это здесь, в таком-то месте!» Но завидя его, страшно обрадовались, оживились и напомнили «благородному господину барону, славному победителю и жениху Несравненной» о последующей (буквально через пару часов!) Разгульной Ночи.

«Благородному господину барону» тут же захотелось удрать. Исчезнуть. Испариться. И всё равно, абсолютно все равно, куда. Да хоть в адские пропасти! Но к горькому сожалению Эгберта Филиппа, сира Бельвердэйского и Лампидорского, он не был накоротке ни с кем из магов (хотя бы и самыми неважнецкими). А уж о том, чтобы иметь одного из этих умельцев-пройдох у себя на постоянной службе, не приходилось и мечтать. Следовательно, сделать его неузнаваемым, а то и вовсе невидимым, перенести подальше отсюда или (на худой конец) навести временное затмение на собеседников, оказалось некому.