Непредвиденные встречи

Головачев Василий Васильевич

— Застегните ремни, — решительно сказал Грехов.

На корме и на носу танка выдвинулись ажурные башенки эффекторов. На миг весь купол башенного экрана заволокло радужной пленкой. И вот уже пятисоттонная машина едва касается гусеницами почвы — основной вес машины приняла на себя поддерживающая силовая подушка. Штурвал послушно ушел в паз, «Мастифф» мягко нарастил скорость и вошел в Город.

На первом повороте по непонятной причине вышел из строя автомат магнитных ритмов. Грехов ругнулся сквозь зубы, но танк уже несся по гладкой черноте «улицы», и реактор работал на форсажном пределе, и приходилось манипулировать эффекторами, заменяя автомат, чтобы танк имел достаточную защиту и в то же время достаточное поддерживающее

поле; и жутко выл гамма-радиометр, уловивший невесть откуда взявшийся очаг радиации; и еще какие-то посторонние звуки дробились в общей звуковой каше, и все это перебивал липкий, обволакивающий взгляд Города, и поэтому временами казалось, что танк плывет в страшной невесомой тишине, а впереди разверзается адская пропасть — и тогда уж вовсе приходилось полагаться только на чутье да инстинкты…

Свечение серебристо-прозрачных фигур по бокам дороги слилось в туманную полосу, над которой узкой извилистой лентой текла лиловатая река посветлевшего небосвода…

Двадцать километров, больше трех четвертей диаметра Города, танк прошел за четырнадцать минут. Грехов уже начал считать себя героем, но тут из-за очередного поворота вывернулся вдруг одинокий любопытник, подгоняемый изогнувшейся конусом паутиной, — несветящийся, черный, похожий на летящий гроб. Сворачивать было некуда, тормозить — поздно, и Грехов успел только до предела увеличить напряжение защитного поля. Он ожидал тяжелого удара и фейерверка обломков, однако ничего подобного не произошло. При соприкосновении защитного поля с любопытником на его месте вдруг вздулось искристое желтое пятно. Танк кинуло вниз, потом вверх, и обвальный грохот взрыва догнал их уже на повороте.

— Быстрее!.. — внятно сказал сзади Молчанов. А потом Грехову показалось, что он оглох.

Паутина над ними вспыхнула ослепительным белым накалом, поле поддержки танка тут же село, переброшенное на защиту, и «Мастифф» на полной скорости ткнулся в черную массу дороги, зарылся в нее чуть ли не по лобовую броню…

Грехов ощутил себя состоящим из острых углов, мешающих друг другу. Кто-то лез в него, раздвигая углы, и они скрипели и визжали будто металлические. Это настолько поразило его, что он не особенно удивился, обнаружив у себя способность ощущать цветовую гамму. Зеленые огни пульта, например, казались шелковистыми и мягкими, а серебристое свечение Города стало рыхлым, серым и отдавало гнилью…

А потом Город вдруг зашевелился. Огромные «ледяные» фигуры его «зданий» задрожали, неуловимо медленно искажая свои очертания, и стали как бы приближаться, увеличиваться в размерах. Чей-то гулкий стук сердца отдавался в ушах канонадой, и сквозь этот бешеный гул Грехов услышал раскатистый шепот… Все исчезло, все звуки и все мысли, остался шепот, один только шепот…

Он медленно всплывал со дна океана забытья. Наконец вернулась способность слышать, видеть и осязать. Осязать себя почему-то было больно, особенно нос и левую руку. Опасаясь худшего, Грехов скосил глаза вниз. Правая рука была цела, а через ладонь левой проходил рваный неглубокий порез. Нос распух, по-видимому, в этой экспедиции все удары он принимал на себя. Грехов покачал головой и усмехнулся. Ну а остальные?

Сташевский приводил в чувство Молчанова. Диего Вирт лежал в кресле бледный, но спокойный.

— Вот и представь, что ты пролетал бы здесь на антиграве, — пробурчал Сташевский, покосившись на Диего.

Тот пожал плечами и промолчал.

— Каким же образом мы уцелели? — спросил Грехов, пока Сташевский лечил ему нос и руку — на сей раз без обычного ворчания и поучений.

Сташевский будто не расслышал вопроса. Заклеил руку, окинул купол башенного экрана быстрым взглядом и включил систему видения. Купол «растаял», и все увидели совсем светлое лиловое небо с мутными разводами облаков, гладкие вздутия базальтовых потоков, хаос теней в гигантской дуге горного хребта.

А рядом,

над вертикальной стеной столбовых скал, ворочался жирный бурый дым, по которому время от времени пробегали багровые вспышки. Над этой стеной кое-где проглядывало что-то черное, видимое как сквозь неплотный серый туман, и Грехов, заметив в этом направлении группу зависших паутин, понял, что черное — Город. Оказывается, они прошли через него…

Дым над скалами вдруг взлетел вверх султанами и выпал пепловым снегопадом. До людей долетели сильный треск и шипение.

— Как мы оказались здесь? — угрюмо спросил Молчанов.

Молчание разлилось, как талая вода, — долгое, холодное и мелкое. Ждать ответа было бессмысленно, никто не знал, как они оказались за пределами Города, но они все стояли и смотрели на бурый дым, растекающийся скользкими тяжелыми струями между шпилями и сосульками скал. Потом Грехов потихоньку врубил двигатели и тронул машину с места. Сташевский, пытавшийся связаться со Станцией, с досадой махнул рукой и нахохлился в своем кресле. Наступило утро, и в атмосферу Тартара вторгалось обширное возмущающее электромагнитное поле звезды, мощность которого превышала скромные возможности станции связи их «Мастиффа». Только то обстоятельство, что за их движением следят глаза друзей, готовых прийти на помощь, и улучшало настроение. Правда, по всей видимости, у них объявились еще какие-то друзья, невидимые, но от этого предположения, наоборот, становилось тревожнее.

Танк наконец оставил позади циклопический гребень Кинжального хребта и выбрался на обширное плато Рубиновых Жил, иссеченное многочисленными трещинами. Трещины походили на борозды, нанесенные исполинскими граблями, они тянулись параллельно между собой по девять-десять трещин подряд, неглубокие и довольно правильные. Танк швыряло и раскачивало, кабине управления передавалась лишь малая доля толчков, но и от них становилось жутко. Хуже всех эти толчки переносил Молчанов, но терпел.

Порода плато отсвечивала голубым, иногда встречались целые поля искрящегося «хрусталя», при появлении которого начинал верещать счетчик радиации. Временами танк шел будто по дну огромной железной бочки — скрежет и визг камня сменялся гулким дробным грохотом. В таких местах тела людей наливались тяжестью, и Молчанов, заметив их недоумение, пояснил:

— Масконы.

Это были загадочные концентрации масс — масконы на жаргоне планетологов. Обнаруживали их по усилению гравитационного поля.

Проехали голую пустынную местность, окруженную только близким размытым горизонтом. Край неба на востоке стал чисто оранжевым и светлел теперь на глазах, раскаляясь до желтого свечения. А на западе, куда ушла ночь, все еще стояла дымная фиолетовая темень.

Голубое плато с пятнами вкраплений, с редкими скалами в виде торчащих пальцев опускалось в большую котловину, дальний край которой терялся в дымке атмосферы. Где-то там, километрах в сорока, располагались две странные по форме впадины: След Ботинка и Второй След. В первой из них располагался один из крупнейших Городов планеты, а рядом с ним — корабль с коммуникаторами, конечная цель их пути… Можно было попробовать поймать волну маяка, ту самую, с «…Внимание! Выбрасываю…», но маяк был остронаправленный, для спецвызова, а мощности его боковых лепестков излучения едва ли хватало на пробивание здешней атмосферы на сорок километров.

Сташевский чуть оживился, почесал подбородок и сказал:

— Знаете, в тот момент… когда взорвался любопытник… а вы белые и тепленькие… правда, и я на грани беспамятства держался… — Он помолчал, хмыкнул.

— Не тяни, Святослав, — укоризненно произнес Диего Вирт.

— Да… мне показалось, что сверху на нас упал серый призрак…

— Серое облако, просвечивающее по краям? — быстро спросил Молчанов.

— Да. Раньше я его, конечно, не видел, но по описаниям…

— Это он. Странно, не первый раз серые призраки… — Молчанов оборвал себя и отвернулся.