Неприкасаемый чин

Казанцев Кирилл

— Пошел ты… урод.

— А я-то тебе чего сделал? — искренне удивился Колян. — Чего на меня окрысилась?

Танька вырвала руку.

— Отвяжись.

— Ты не злись, — водила Бахрушина ласково улыбнулся. — Хозяин меня послал. Ну, типа того, чтобы извиниться. Ну, выпил он лишнего. Не сдержался, бухой был, сама видела, вот сперма в голову ему и ударила. Да и сама ты виновата, что юбкой обмахивалась. Провоцировала.

— Бил он меня за что? — взорвалась Танька. — Совсем сумасшедший?

— Ну, получилось

так. По-разному получается. Иногда так, а иногда — этак. Ты только кипишь лишний не поднимай. Себе дороже. Ведь знаешь, что ничего хорошего из этого не получится. Менты не за тебя будут. Короче, если жизни радоваться хочешь, молчи. А вот это тебе, чтобы подсластить, если пилюля горькой оказалась.

— Чего подсластить? Ты зачем в сумочку мою лезешь? — не поняла Танька и только потом заметила, что в ее расстегнутой сумочке, откуда Колян только что выдернул руку, зеленеет россыпь долларов.

— Тут десять сотенных хрустов — ровно штука. Купишь себе чего. Лады?

Танька нахмурилась, ей хотелось запустить этой сумочкой в Коляна.

— Я тебе что, проститутка? За деньги с извращенцем трахаюсь?

Колян пожал плечами и сказал явно подслушанную где-то фразу:

— Все в этом мире имеет свой денежный эквивалент. Где ты еще столько сразу заработаешь? А хозяин мог и ничего не дать, сама понимаешь. Он напортачил, он и откупился. Все справедливо. Того, что случилось, назад уже все равно не открутишь. Бери. Если отдашь, легче тебе не станет.

Тысяча долларов для города была солидной суммой. Этих денег хватило бы, чтобы решить многие Танькины проблемы. Особенно ей запал в мозг посыл Коляна о том, что изнасилование — действие необратимое. Тут он железно прав. Можно было или же затаить обиду, лелеять месть, или же смириться — забыть.

— Все, взяла я твои сраные баксы. Доволен теперь? Исчезни, — Танька резко захлопнула сумочку и попыталась уйти.

Однако Колян вновь схватил ее за руку.

— Погоди, не все еще.

— Еще лавешек подбросить мне хочешь? — криво ухмыльнулась Танька.

— Подруга у тебя отмороженная, вернее, ее папашка отмороженный. Никак не успокоится.

— Так что я тебе сделаю? Я — это я. Они сами по себе. Пусть за себя и решают.

— За штуку, которую ты получила, нужно сделать еще совсем немного. Я ж подстраховаться должен. А вдруг ты завтра снова в ментуру попрешься с заявлением?

— Что от меня требуется?

— Просто скажи, что ничего не было. Вот и все.

— Ничего не было, — в растерянности произнесла Танька.

— Не здесь скажешь, а в машине, на камеру. И не так коротко. У меня и текстик приготовлен. Можешь не согласиться, но тогда лавешки возвращай. Все справедливо.

Танька в мыслях уже распределила деньги, успела их «потратить» на разные нужды. Вынимать из сумочки «десять хрустов» и возвращать их было выше ее сил. К тому же она понимала,

что привлечь насильника к ответственности у нее не получится никогда и ни при каких условиях. Оставалась, конечно, подруга по несчастью — Наташка, но с ней Танька надеялась договориться.

— Черт с тобой. Только быстро. Я на репетицию опаздываю, — согласилась она.

— Так это ты в ресторане гостиницы поешь? — сообразил Колян. — Я там иногда с пацанами бываю. Свидимся еще. Без обид.

Глава 4

Густо гудели пчелы. Пышно цвели мальвы. На яблонях виднелись завязавшиеся плоды. Перспективу улицы замыкали рукотворные горы отходов химкомбината. На скамейках перед частными домами сидели пенсионерки в халатах и дружно щелкали семечки, не уставая обсуждать жизнь соседей. Окраина райцентра жила своей обычной жизнью.

У приземистого без мансарды дома из силикатного кирпича криво припарковался «Лексус». Следом за Коляном из машины выбрался участковый полицейский.

— Ты только так, для солидности тут побудь. Помаячь перед забором. А я с папашкой-дураком перетру, — посоветовал правоохранителю Колян. Тот согласно кивнул и предупредил.

— Только учти. У него в голове «пуля поперек стала». В Афганистане воевал.

— Знаю.

— Я за последствия не отвечаю.

Колян хмыкнул и вошел в калитку. На крыльце дома стоял седой крепко сложенный мужчина лет пятидесяти пяти с ножницами в руках для подстрижки кустов. На запястье виднелась татуировка «ВДВ. ДШБ. Кандагар». Водила Бахрушина покосился на сельскохозяйственное орудие и мрачно поинтересовался:

— Бабарыкин Павел Петрович?

— Он самый, — мужчина неприязненно смотрел не на визитера, а на участкового полицейского, демонстративно дефилировавшего вдоль забора со стороны улицы. Чувствовалось, что милицию-полицию ветеран войны в Афганистане ненавидит «по определению».

— Дочь ваша, Наталья, дома?

— Нет ее. В чем дело? Вы из полиции пришли?

— Из хуиции, — нагло перешел на развязный тон Колян.

— Ну так, если из хуиции, то и иди себе нах, — посоветовал Павел Бабарыкин.

— Ты что, гад, делаешь? — зашипел Колян. — На хрена кипишь в Интернете поднял? Дочку его трахнули! Нашел чем гордиться. Подумаешь, дело большое! С кем не бывает? А шуму, будто его орденом наградили. Людей в городе волнуешь. В таких случаях тихо сидеть надо и не высовываться, сор из избы не выносить. И девчонке стыд, и тебе проблемы.

Бабарыкин резко вскинул руку, схватил Коляна за воротник, притянул к себе, а секатор ткнул в промежность.

— Ты, щенок! Пока такие, как ты, под стол в детском саду ходили да уроки в школе прогуливали, я кровь в Афгане проливал. Ребят из-под огня вытаскивал. Они не за то погибли, чтобы такая мразь, как ты, и твой хозяин Бахрушин воздух отравляли!