Неприкаянная душа

Малмыгина Лариса Владимировна

Отвратительное шоу внезапно закончилось. Чрезвычайно довольные нелепым представлением, оживленные зрители неохотно встали со своих мест и неторопливо направились к выходу.

Я страшно хотела пить и задыхалась от невыносимой жары. Найти Магдалину в незнакомом городе не представлялось возможным, а потому я решила идти к месту казни. Слава Всевышнему, Иисус должен воскреснуть, а ОН не бросит человека в беде.

— Вас вызывает Мадим, — сообщил Фарий, вырастая из- под земли.

— Мадим? —

оглядываясь по сторонам, заволновалась я. — Где он?

— Во дворе дома напротив, — бесцеремонно хватая мою руку, неестественно улыбнулся комедиант. — Пойдемте!

Вскочив на непослушные ноги, я поняла, что необычайно устала.

За забором никого не было, только пара голоногих солдатиков о чем-то переговаривалась между собой.

— Хватайте иудейку! — зычно скомандовал кто-то за моей спиной. — Мешок на голову!

Цепкие лапы взбесившихся жмуриков набросили на меня что-то невыносимо толстое, а затем скрутили веревками и грубо закинули на горячую лошадиную спину.

— А теперь, вперед! — победно проорал тот же проклятый голос. — Едем к морю!

Я задыхалась от жары и резкого конского пота, проклиная всех на свете мужчин, кроме единственного, того, кого распяли. Похищение проходило по одному и тому же сценарию. Сначала зазывали жертву в укромный уголок, накидывали ей на голову вонючий мешок и мчали ее на лошади прямиком к цели. На этот раз целью был корабль, на котором пленницу насильно отправляли в далекое путешествие, а в качестве кого, не трудно было догадаться. Рабыней Алисе Смирновой быть еще не приходилось. Мадим же исчез, словно никогда его и не было.

Тряслась я бесконечно долго, или мне это только показалось. Томный гул приближающегося моря мог вдохновить кого угодно, только не пленного раба.

— Опускайте иудейку! — приказал кому-то знакомый баритон. — Несите ее в трюм.

Мерзко смеясь и гортанно переговариваясь между собой, меня потащили вниз.

— Славненькую пташечку поймал Курион, — визжал от натуги один из грузчиков.

— Красивы женщины в этой дикой стране, — соглашался второй.

— Осторожнее, не помни входной билет на судно для Ставра, — хихикал первый.

«Ах, вот что: не прельстившись богатством и славой в России, комедиант продал почти незнакомую женщину, чтобы оплатить свой проезд до Рима», — поняла я.

Двое мужчин забросили «пропуск» в столицу империи на что-то жесткое и сняли с лица мешок. Комната, в которой я оказалась, была так мала, что в ней мог поместиться, пожалуй, лишь один человек. Но вскоре явился тот, кто претендовал на соседство.

— Ты — моя рабыня, — с ходу заявил он, — но можешь стать и возлюбленной. Если захочешь.

— Возлюбленной рабыней? — с ненавистью рассматривая похитителя, переспросила я.

— Любовницей, — после небольшой паузы

поправился античный жулик.

— И господин даст мне свободу? — горько усмехнулся «билет» до Рима. — Но я — свободная женщина!

— Мы, самая великая в мире нация, захватили пол-Земли, да и твою родину тоже, — похвастался Курион.

— Хайль Гитлер! Знаю, — вздохнула я, — у вас натуральная арийская кровь.

— Какая? — не понял Квинт.

— Голубая.

— Кровь у всех красная, презренная рабыня! — мгновенно завелся древний фашист. — Или ты наслушалась проповедей того сумасшедшего иудея, который ходил по вашей варварской земле, таская за собой толпы бездельников?

— Римская империя станет самой ревностной поклонницей его проповедей, — покачала головой я.

— Откуда ты это знаешь? — с подозрением покосился на меня похититель. — Не изображай из себя пророчицу.

Он потянулся крепким телом уставшего воина, сделал шаг и оказался у моей постели.

— Раздевайся, — переминаясь с ноги на ногу, прорычал Курион.

— Обойдешься, болван, откушу нос, если приблизишься, — вспыхнула от негодования я.

Насильнику мое обещание не понравилось, тем не менее, сменив гнев на милость, он рывком свалил свою тяжелую тушу на скрипнувшую от возмущения кровать и с ненасытностью изголодавшегося тигра принялся облизывать неласковую «грязную иудейку».

— Ай! — заорал римлянин, когда мои зубы впились в мякоть его соленой от пота великодержавной ладони. — Плебейка, иерусалимовская шлюшка!

Яркая кровь фонтаном брызнула из зияющей раны и оросила мое разъяренное лицо.

— Метробий! — корчась от боли, фальцетом завопил раненый. — Метробий!

Послышались тяжелые шаги, и светловолосый великан, упираясь головой в потолок, появился в проеме двери крохотной каютки. Обнаружив свернувшегося в позе эмбриона, окрашенного в революционный цвет высокомерного господина, богатырь молча взвалил его на плечи и удалил с моих ненавидящих глаз.

В животе заурчало. Припомнив, что не ела и не пила уже больше суток, я с радостью подумала о том, что Христос скоро должен воскреснуть. Или уже воскрес. Надобно бы внимательнее перечитать Библию!

В дверь нерешительно постучали, и в комнатку, играющую роль темницы, ввалился корабельный Илья Муромец, тот самый, утащивший несостоявшегося любовника «иерусалимовской плебейки».

— Ты, наверное, проголодалась, деточка? Помойся и поешь, — проворковал он и поставил передо мной кувшин с водой и миску с коричневым варевом, оказавшимся вполне съедобным.

— Спасибо, очень вкусно, — напившись досыта и смыв следы преступления, я мгновенно проглотила похлебку, а затем поблагодарила доброго самаритянина. — Что со мной собираются сделать?