Неприкаянные
Шрифт:
Майна стал искать выход из создавшегося положения: конкуренция усиливалась — медлить было нельзя. Он посоветовался с Меджей, и они решили поискать заработка в предместьях города. Обычно это была случайная работа, которую они выполняли под бдительным оком толстых хозяек: рубили дрова на зиму, поливали огород или клумбу. Заработав таким способом немного мелочи, они позволяли себе роскошь выпить в каком-нибудь киоске по чашке чая. Иногда Майне удавалось раздобыть целую сигарету, которую он растягивал на два дня.
Но вот жаркий сезон кончился, начались дожди. Равнодушное небо изливало на дороги свою долю
Теперь, когда наступили холода и приспело время колоть дрова, все, у кого было две руки и кто хоть немного владел топором, ринулись в зажиточные пригороды. Конкурировать с этими ордами Майне и Медже было не по силам, поэтому они нашли другой источник заработка. Старая помятая алюминиевая посуда, медная проволока, фляги, консервные банки и прочий металлический лом в больших количествах можно было обнаружить в мусорных баках. Майна и Меджа собирали все это и продавали человеку, который был связан с главным скупщиком. Все, что имело хоть какую-нибудь ценность, попадало через посредника на огромные склады, расположенные на окраине города. Но никто не знал, куда отправлялось это «добро» дальше.
В этот сезон «большого бизнеса» парии поняли одно: что бы ты ни делал, как бы добросовестно ни трудился, достойного вознаграждения не получишь. Все норовят тебя обмануть — от оборванца — скупщика металлолома до толстухи хозяйки, для которой колешь дрова. «Ну хватит», — скажет она и исчезнет в глубине дома, куда ты не смеешь войти, чтобы потребовать плату. А в это время к дому подъезжает возвратившийся со службы ее муж, и ты вынужден убираться восвояси, пока он тебя не увидел.
А скупщик утиля — и того хуже. Он не торгуется, он диктует:
— Двадцать центов.
— Двадцать центов? — не верит Майна. — Да одна вот эта фляга потянет на шестьдесят. Здесь, по крайней мере, два фунта металла. Двадцать центов!
«Король» металлолома измеряет парней презрительным взглядом.
— Я-то хорошо знаю цены. Таких фляг сейчас на складе полно. Затоварились, понятно?
Майна с сомнением качает головой. За две недели труда они с Меджей всего-то десяток таких фляг нашли, а скупщик говорит «затоварились».
— Если таких фляг, как ты говоришь, полно, тогда взял бы да и собирал их сам. Зачем к нам-то за ними ходишь?
— Ну, мне некогда с вами болтать, — отмахивается скупщик. — Продаете или нет? У меня и без вас дел много. — Сказав ото, он берется за свой мешок, делая вид, что хочет уйти.
Меджа прикидывает: десять фляг по двадцать центов за штуку — итого два шиллинга. Да металлолома на шиллинг. Все же три шиллинга лучше, чем старые фляги. Есть-то их не будешь. Майна же готов растоптать все эти фляги и послать скупщика к чертям.
— Погоди, — останавливает Меджа скупщика. — Двадцать пять центов за штуку, идет?
— Двадцать.
— Мошенник, — ругается Майна.
В конце концов вышло так, как хотел старик. Довольный покупкой, он зашагал, прихрамывая, прочь, а парни, укрывшись от моросящего дождя, смотрели
— Если бы я мог связаться с главными скупщиками впрямую, — проговорил Меджа вслух. — Если бы я мог, то собрал бы на улице все баки и обменял бы их на настоящие деньги.
Майна вяло улыбнулся.
— А где бы мы тогда спали?
Меджа в раздумье почесал затылок.
— Для сна один бак сохранили бы.
— В нем не было бы нужды. — Майна похлопал друга по спине. — Сидели бы за решеткой, и деньги у нас давно отобрали бы.
Они принужденно засмеялись.
Дождь перешел в ливень. Теперь все канавы и баки зальет водой, и придется искать другие места для ночлега.
2
Старик ковылял по улице, озираясь выпученными близорукими глазами по сторонам. Время от времени он останавливался, с трудом оборачивался назад или заглядывал в мусорные баки, стоявшие тут и там на тротуаре. От одуряющей вони его большой широкий нос морщился. Послеполуденное солнце палило нещадно, и старик чувствовал себя в крахмальном белом костюме очень стесненно. Его сандалии, надетые на босые ноги, внутри сделались скользкими от пота. Из промежутков между ремешками робко выглядывали грубые, в мозолях пальцы.
Дойдя до конца улицы, старик остановился и, достав из кармана пиджака заскорузлый платок, вытер им лицо и шею, потом заросшую редкими волосами голову. Тем временем его глаза с красными прожилками непрестанно шарили по обеим сторонам дороги. Пешеходы, спешившие поскорее выбраться из этого вонючего квартала, проходили мимо, не замечая его. Но и старик не обращал на пешеходов никакого внимания. Он лишь вглядывался в затененные закоулки и что-то бормотал про себя. Потом свернул налево и поплелся по узенькой улочке за супермаркетом. Справа от него находилась площадка для стоянки автомашин, а слева тянулись высокие, неприступные задние стены магазинов. «Они должны быть где-то в этом районе, — думал он. — Помню, я их тут видел». Он вынул из кармана старые часы: время позднее, надо поскорее найти этих парней да возвращаться, а то ужин не успеешь приготовить. Хозяин не желает слушать никаких объяснений, если еда запаздывает. Старик ускорил шаги.
Нашел он парней напротив супермаркета. Одежда на обоих висела лохмотьями, сквозь дыры в ней чернело грязное голое тело. Перед ними грудой лежали на старой развернутой газете порченые фрукты. Юноши ели, о чем-то разговаривая вполголоса, и не заметили подошедшего. Старик нерешительно кашлянул; парни вскочили, как но команде, и уставились на него в напряженном ожидании. Они были похожи в эту минуту на диких кошек, готовых к прыжку.
Стариком овладели любопытство и испуг одновременно.
— Не бойтесь, — робко пробормотал он. — Я не обижу вас.