Неприкаянные
Шрифт:
— Потом, — отмахивается Афинский. Его глаза горят диким отчаянием. Я понимаю его боль — он чувствует себя виноватым в смерти Дины, и спасти ее мальчика для него важнее всего на свете.
— Только поклянитесь мне, что вернетесь невредимыми, — прошу я.
— Позвони Шкуратову, — протягивает мне свой сотовый Андрей. — Скажи, что мы нашли дом, он в поселке рядом с бухтой, и что здесь пожар. Передай ему координаты.
— Хорошо.
Андрей больше не говорит со мной. Он легко перемахивает через борт судна и ныряет в мрачные волны.
Я стою в носовой части судна, впившись ладонями в стальной борт, и с тревогой наблюдаю, как двое мужчин плывут в сторону спуска. Их головы мелькают в волнах, то исчезая, то появляясь. Мое сердце сжимается от страха. Нигде нет гарантии, что поврежденный камнепадом спуск выдержит их подъем.
Спохватываюсь, что надо позвонить Шкуратову и включаю сотовую связь.
— Почему вы поплыли без меня?! — ревет в трубку оперативник. — Немедленно поднимитесь в рубку и сообщите мне координаты!
— Д-да, хорошо…
Я бегу в рубку. Дрожащим голосом передаю ему координаты.
— Скоро будем, — рявкает он.
Я бросаюсь обратно к корме. Андрей и его отец уже выбираются на берег. Я вижу, как Андрей дергает поручни поврежденной лестницы, пробуя ее на прочность. Задирает голову вверх, проверяя, не сорвется ли случайный камень.
Один за другим, они с отцом взбираются наверх по лестнице и исчезают за лавочкой в саду. Я смотрю им вслед с тревогой и страхом. Кажется, мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Мысленно я умоляю Андрея и его отца только об одном — вернуться обратно на катер целыми и невредимыми.
Глава 22
Афинский
Жутко неудобно ходить по земле босиком и в мокрых плавках. Но моя душа мечется от отчаяния. Наконец я в том месте, где от нас прятали Дину. В месте, где она провела последний год своей жизни, и где выносила своего мальчика.
Лавочка у спуска к небольшой полосе пляжа, цветущий яблоневый сад… если бы это место попалось мне на глаза просто так, я бы подумал, что это — рай на земле. Но нет. Сейчас для меня это ад.
Я задираю голову наверх. Надстроенная мансарда пылает ярким пламенем. Не дожидаясь отца, я бегу к входной двери. Как странно, она не заперта. Как будто кто-то ждал гостей.
— Андрей, подожди меня! — слышу голос отца за спиной.
— Нет, пап! Я пойду один! Я должен убедиться, что в доме никого нет!
Не дожидаясь ответа, я врываюсь в помещение. Все вокруг заполнено сизым дымом.
Судя по всему, я попал на кухню. За ней роскошная столовая в белоснежных тонах. Окна в пол с видом на бухту. И белоснежная лестница на второй этаж. Все заволокло дымом. Я бегу через просторный холл, распахиваю одну за другой двери и не своим голосом зову Эрика.
— Эрик! Эри-и-ик!
Нигде ничего нет. Нет вещей, нет предметов, используемых в
Глаза слезятся от дыма. Становится жарко, и совсем нечем дышать.
Я взбегаю на второй этаж, толкаю плечом дверь.
Все пылает. Пылают вещи в шкафу, пылает круглая кровать. Огонь очень быстро пожирает пространство. Отец прав, мансарда надстроена из легковоспламеняющихся материалов.
Заглядываю в ванную, там тоже пусто. Понимаю, что надо уходить, иначе обрушатся перекрытия. И тут под ногами замечаю фотокарточку, сделанную на полароид. С одного конца она обгорела, а с другого нет. Я поднимаю ее с пола и быстро выхожу. Дышать уже почти невозможно.
Сбегаю вниз по лестнице, и слышу, как за спиной обрушивается дверь. Она падает на ступени, и я едва успеваю перемахнуть через перила. Перед глазами все плывет. Надо выбраться на улицу, иначе можно потерять сознание.
Я вырываюсь из горящего дома и наталкиваюсь на отца.
— Кого ты искал, Андрей? — с беспокойством заглядывает мне в глаза он.
У меня в руке обгоревшая фотография.
Я смотрю на фотографию. На ней Дина. У нее на руках грудной ребенок. На обратной стороне подпись: «Дина и Эрик». И дата пятилетней давности.
— Эрика… — бормочу я, и чувствую, как горло сжимают спазмы.
Отец выхватывает у меня из рук фотографию и медленно опускается на лавочку у спуска. Его руки дрожат.
— Он… держал ее здесь с ребенком?
— Похоже, что так, — киваю я. — Место, где были вещи Дины, подожгли специально. Чтобы не оставить никаких следов…
Я чувствую дикое отчаяние. По лицу против воли катятся слезы, и я не могу их остановить. Пинаю ногой камни, и они летят вниз. Сжимаю кулаки от бессилия. Осознание того, что Дина была так близко, а мы ее не нашли, сводит меня с ума.
Вдалеке слышна пожарная сирена.
— Пошли отсюда, па, — растирая слезы по колючим щекам, кивком головы зову отца за собой я.
— Как же… как же так… — бормочет отец.
Я вижу беспомощность и горе в его глазах. У меня тоже нет сил уйти. Такое чувство, что Дина все еще здесь, среди нас, а мы ничем не можем ей помочь.
— Феликс сбежал. Он увез ребенка с собой, — втягивая грудью задымленный воздух, поясняю я.
Отец молчит. Смотрит на фотографию дочери и внука и у него трясутся плечи.
— Пап, как ты себя чувствуешь?
— Как может чувствовать себя отец, потерявший любимую младшую дочь и оказавшийся на месте ее похищения? Как будто я вернулся на пять лет назад…
Он прижимает фотографию к груди.
— Я не могу плыть с тобой, Андрей. Фотография размокнет, и тогда я потеряю последнюю связь с Диной. Прости. Я дождусь службу спасения или твоего Шкуратова. Мы с ним тоже давние знакомые. Он одолжит мне плед и отвезет домой.
— Не говори маме про Эрика, — прошу я. — Она не выдержит.