Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес
Шрифт:
В два тридцать, на следующий день после того как Простак посетил Кинг-Пойнт, мистер Леман тоже совещался в своем офисе, но не с Джеком МакКлюром – тот сидел в зале «Моррис» и смотрел репетицию, – а со своей женой Фанни, бывшей Фанитой, Величайшей Жонглершей Мира.
Кабинет был запущенный, неприбранный, совсем не похожий на те, в каких ведут дела люди вроде Ли Шуберта и Джона Голдена. Попади сюда случайно тонко чувствующий декоратор, он, скривившись, разрыдался бы навзрыд. Дни водевилей для Джо Лемана миновали совсем недавно, и у одной стены громоздилась груда всякого разного
Остальная мебель тоже была новой – крутящееся кресло у стола, стул для посетителей перед ним и стул поменьше сбоку. Бачок с охлажденной питьевой водой довершал обстановку. Еще мистер Леман прихватил с собой в новый офис около сотни фотографий актеров, которые в разное время пользовались его профессиональными услугами. В занятном беспорядке снимки украшали стены, все с дарственными надписями: «С любовью к Джо», «Джо от Прекрасной Марквери», «Самому великому агенту в мире» – и тому подобное. Надписи свидетельствовали скорее о деловом союзе, чем о личной дружбе.
Мистер Леман устроился в крутящемся кресле, закинув ноги на стол и ритмично жуя сигару. Его жена, лет под сорок, хладнокровная, самоуверенная, закаленная за годы гастролей по медвежьим углам, предпочитала расхаживать по кабинету.
– Да уж, голубчик, – говорила она, – посмотрела я на эту твою хваленую труппу.
– И что? – осторожно подтолкнул ее Леман.
– И репетицию видела. Теперь я знаю, что означает – судьба хуже смерти.
– Вот как? – прорычал мистер Леман. – А ты не таскайся на репетиции.
Волевой крупный мощный мужчина, Леман обычно дышал тяжко и трудно в минуты профессионального напряжения.
Костюм на нем был достаточно скромный, разве что рубашка несколько ярковата, но все-таки казалось, что одет он крикливо, – вероятно, из-за шляпы-дерби, которую он не снимал никогда. Даже люди с крайне богатым воображением не могли представить его без этой шляпы.
Однако Фанни была не из тех женщин, кого легко запугать. Ровным голосом она продолжала:
– Да, голубчик, шоу у тебя историческое. Летоисчисление станут вести со дня премьеры.
Леман беспокойно поерзал в крутящемся кресле. Рука его, потянувшаяся было почесать голову, наткнулась на шляпу, и он почерпнул силы в этом головном уборе.
– Слушай, а каким боком это тебя-то касается? – нежно осведомился он. – Деньги ведь не твои, верно?
– Могли бы быть и мои, дай я слабину. Но я устояла.
– Честь тебе и хвала! А когда ты презрела долг жены, я отправился за угол к Лестеру Бардетту, и он тут же вложил двадцать штук. Вот так! Чек он даст сегодня.
– Пусть лучше он, чем я! Поберегу уж свои кровные.
Джо кисло взглянул на жену. Эти наличные были животрепещущей темой. Нет, все-таки необходимо принять закон против того, чтобы жена клала деньги на свое имя, в который раз подумал он, вторя чувствам многих
– Вообще-то после всего, что я для тебя сделал, могла бы хоть благодарность проявить, – угрюмо проворчал он. – Тебе не заработать бы ни пенни, если бы я не выдернул тебя из техасского кабака и не вставил твой номер в настоящий водевиль. Фанита! Величайшая Жонглерша! – с едким сарказмом воскликнул он. – Да если б не я, ты бы до сих пор подбрасывала свои четыре булавы в каком-нибудь убогом баре!
Фанни взорвалась. Она не выносила оскорблений своей профессиональной гордости.
– Прямо, четыре! Я работала с шестью булавами, и мне орали «браво». Сколько лет держался номер…
– Угу. И нет сцены между Нью-Йорком и Калифорнией, где не осталось бы вмятин от твоих булав. А в первых пяти рядах и сидеть никому не разрешалось. Ха-ха, Жонглерша!
– Да, Фанита-Жонглерша! Я и сегодня так же хороша.
– Почти.
– Ладно-ладно, – небрежно отмахнулась Фанни. – Я была дрянной жонглершей, а ты великим агентом. Но и дом, и участок во Фрипорте купила я. Не говоря уж о моих сбережениях. Послушай, Джо, – смягчилась она, как смягчалась всегда, разрядившись в домашней ссоре, – драма – это ведь не твой конек. Отчего бы тебе снова не заняться водевилями? Уж на этом-то ты собаку съел.
– Потому что я не желаю. Ясно?
Фанни вздохнула. Случайный зритель ни за что бы так не подумал, но она и вправду любит этого человека – тупоголового, с сигарой и шляпой-дерби на макушке.
– Ладно, – уступила она, – поступай как знаешь. Давай сляпай это шоу, и посмотрим, каким оно станет историческим.
– Не волнуйся, станет, хотя ты и в насмешку говоришь. Подумай сама: разве шоу не станет хитом, если главную роль играет Мэрвин Поттер? Да все женщины Америки кинутся на него полюбоваться!
– Если он не спалит театр в первый же вечер. От него только этого и жди. По мне, проще управляться с полной тележкой обезьян, чем с этим придурком. И очень сомневаюсь, что зрители станут платить даже за Мэрвина Поттера, когда разнесется слух об этой актрисе.
– Мисс Уиттекер прекрасно сыграет.
– Это ее так зовут? Откуда она, собственно, свалилась?
– Знаешь Джека МакКлюра?
– Она что, его мамочка?
– Золовка! Сестра его жены. А потому, уж пожалуйста, не откалывай при Джеке этих своих шуточек.
Фанни серьезно кивнула.
– Так вот почему она в шоу.
– Нет, не только. Она и сама по себе хороша.
– Ну да, если кому нравятся пышнотелые дамы зрелых лет. На репетиции я застала сцену, где она взбирается на яблоню в семейном саду. Придется вам деревья изготовлять из железобетона, – заключила Фанни и, сомневаясь, что ей удастся выдать заключительную реплику удачнее, одарила на прощание супруга ласковой улыбкой.
Несколько минут спустя в кабинет вошла девушка, при виде которой Простак, будь он тут, пошатнулся бы и с трудом удержал глаза в орбитах. Светловолосая, в шляпке, похожей на фруктовый салат. В ее голубых глазах, остановившихся на мистере Лемане, мерцало скрытое веселье. Для Эйлин Мур, его секретарши, хозяин служил неистощимым источником развлечений.