Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес
Шрифт:
– Итак, насчет чего вы спрашивали, мадам?
– Что вы себе позволяете? – накинулась на него миссис Уоддингтон. – Захлопываете дверь у меня перед носом!
– Дела на кухне были, мадам. Могу я вам чем помочь?
– Да! Я желаю знать, что за молодая женщина находится в квартире!
– В квартире, мадам, нет никаких женщин.
Миссис Уоддингтон почувствовала, что за дело она взялась не с того конца. Рука ее нырнула в сумку.
– Вот вам десять долларов.
– Премного благодарен, мадам.
– Хочу задать вам несколько вопросов.
– Пожалуйста, мадам.
– И
– Около двух месяцев, мадам.
– И что вы думаете о его нравственности?
– Его нравственность – выше всяких похвал, мадам.
– Чушь! Не старайтесь меня обмануть. За время вашей службы вы частенько впускали в квартиру девушек? Так?
– Только натурщиц, мадам.
– Натурщиц!
– Мистер Финч – художник, мадам.
– Это я знаю. – Миссис Уоддингтон содрогнулась. – Итак, вы утверждаете, что образ жизни мистера Финча вполне достойный?
– Да, мадам.
– Тогда, – заявила миссис Уоддингтон, аккуратно вытягивая десятку из его пальцев, – может, вам интересно узнать, но я вам не верю!
– Эй, послушайте! – глубоко задетый, вскричал Муллет. – Вы же сами мне дали десятку!
– А теперь – забрала обратно! – Миссис Уоддингтон спрятала купюру в сумку. – Вы не заслужили денег.
Оскорбленный в лучших чувствах, Муллет захлопнул дверь. Несколько минут он стоял, бурля негодованием, потом, совладав с ним, выключил свет и вышел из квартиры.
Он уже дошел до лестницы, когда услышал, как его окликнули, и, обернувшись, увидел долговязого полисмена, рассматривавшего его с мягким дружелюбием.
– Мистер Муллет? – проговорил полисмен. – Правильно?
– Да! – в замешательстве откликнулся Муллет. Привычки искореняются не вдруг, а ведь времена, когда от одного лишь вида полисмена он дрожал точно осенний лист, миновали совсем недавно.
– Помните меня? Я Гарроуэй. Мы познакомились недели две назад.
– А, конечно! – с облегчением отозвался Муллет. – Вы пишете стихи. Как говорится, стихотворец.
– Очень любезно с вашей стороны, – самодовольно произнес Гарроуэй. – Иду сейчас к мистеру Бимишу с последним моим произведением. Как мир обходится с вами, мистер Муллет?
– Ничего, неплохо. А у вас? Все путем?
– Вполне. Ладно, не буду задерживать вас. Вы, несомненно, спешите по важному поручению.
– Да, верно. Послушайте! – Муллета внезапно осенило. – Вы сейчас на службе?
– В данный момент – нет.
– Но помочь можете?
– Конечно. Я всегда готов – и даже стремлюсь исполнять свои обязанности.
– Понимаете, на нашей крыше как раз сейчас находится одна подозрительная личность. Мне не понравился ее вид.
– Правда? Так-так, интересно…
– Вынюхивает что-то, заглядывает в наши окна. Видимо, на уме у дамочки что-то недоброе. Не могли бы вы пойти туда и выяснить, что ей тут понадобилось?
– Немедленно займусь этим делом.
– Будь я на вашем месте, я бы арестовал ее по подозрению. До свидания.
– Доброй ночи, мистер Муллет.
И Муллет в приподнятом настроении, которое всегда наступает после благого
3
Мнимую сыщицу между тем перестала удовлетворять политика бдительного наблюдения. Она не сомневалась, что тень, мелькнувшая на шторе, принадлежит молодой женщине, и инстинкт подсказывал ей – очень скоро в квартире на Вашингтон-сквер начнут бурлить события. Уж конечно, человек, которого она расспрашивала, предупредил эту особу о ее посещении, и теперь та скорее всего уже улизнула. Но девушка вернется. Тут вопрос терпения, только и всего.
Однако с крыши лучше уйти. Крыша – первое место, которое кинется осматривать виновная пара. А найдут крышу пустой, и страхи их улягутся. Самый верный стратегический ход – спуститься вниз и караулить на улице.
Миссис Уоддингтон уже даже сделала шаг к лестничной двери, когда внимание ее привлек легкий скрип и с удивлением она увидела: дверь открывается.
Приотворившись дюймов на шесть, она от порыва ветра захлопнулась снова. Чуть спустя опять раздался скрип, и опять дверь приоткрылась. Очевидно, в страданиях от утраты десяти долларов слуга забыл ее запереть.
Миссис Уоддингтон застыла, подошла на шаг ближе, приоткрыла стеклянную дверь и заглянула в темноту. В комнате было пусто, но миссис Уоддингтон была особой осторожной.
– Эй, уважаемый! – Никто не отозвался. – Я хотела бы с ва-а-ами поговорить… – По-прежнему тихо. Миссис Уоддингтон прибегла к самому жесткому испытанию: – Хочу вернуть вам десятку.
И снова – тихо. Теперь она убедилась, что в комнате действительно никого нет. Переступив порог, она ощупью, по стенке, двинулась в поисках выключателя. И тут до нее сквозь вибрирующую темноту донеслось… нет, донесся…
Запах супа!
Миссис Уоддингтон замерла, будто собака, сделавшая стойку. Хотя, сидя в вестибюле «Ритц-Карлтона» с лордом Ханстэнтоном, она оставалась невосприимчива к благоухающим ароматам, так сильно действовавшим на его светлость, она тоже была живой человек. Давно миновал обычный час ее обеда, а когда речь шла о еде, она была женщиной устоявшихся привычек. Еще на крыше она ощущала слабое томление, а теперь поняла, уже вне всяких сомнений, что голодна, и задрожала с головы до пят. Запах супа взывал к самым глубинам ее существа, будто голос старой любви.
Продвигаясь на запах как в трансе, она, все так же ощупью, по стенке, добралась до открытого проема двери, ведущей, по всей видимости, в коридор. Здесь, вдали от окна, темнота совсем уж сгустилась, но если видеть она не могла, то запах очень даже ощущала, так что другой поводырь, кроме собственного носа, ей и не понадобился. Миновав коридор, миссис Уоддингтон принюхалась у открытой двери, и в нос ей шибанул столь густой аромат, что у нее едва голова не закружилась. Теперь запах стал многослойным, и преобладал в нем мотив гренок с сыром. Миссис Уоддингтон нащупала выключатель, надавила кнопку и увидела, что она на кухне. И тут, над кастрюлькой на плите, маревом зыбится пар.