Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес
Шрифт:
– Куда подевался мой грабитель?
Ответить на это было нечего. Тон сенатора стал еще раздражительнее.
– Эй, вы там, внизу… герцог… Не видали моего грабителя?
Карлайл опомнился, надо было поскорее собраться.
– Ah, non, – с музыкальным прононсом, соответствующим образу герцога де Пон-Андемера, откликнулся он.
– А – чего?
– А – нет!
– Долго вы там стоите?
– Сию минуту пришел.
– Человека на моем подоконнике видели?
– Нет. На подоконнике? О нет!
– Черт! – завопил сенатор.
Если ведешь беседу ранним утром, перекрикиваясь
– В чем дело?
– Грабителя потерял!
– А где вы видели его в последний раз? – полюбопытствовал Гедж.
Не успел сенатор ответить на этот вполне уместный вопрос, как в окне справа показалось недоумевающее личико Джейн. В голубеньком пеньюаре она была просто очаровательной.
– Папа, что такое?
– Оставил тут, понимаешь, грабителя на подоконнике, а он испарился куда-то! – пожаловался сенатор, точно домовладелец, сетующий на пропажу бутылки молока.
– Как это, на подоконнике оставил? Какого грабителя?
– А вот так. Наткнулся ночью на грабителя у себя в спальне, но мне не захотелось суетиться, в полицию звонить – пропал бы тогда мой сон. Я и высадил его на подоконник, намереваясь забрать утром.
– Папа, тебе, наверное, сон приснился…
– Какой там сон!
– Погодите-ка, послушайте, – явно намереваясь поболтать всласть, вмешался Гедж. – Мне самому приснился престранный сон. Будто я в «Билтморе», в Лос-Анджелесе, подходит официант взять у меня заказ… и представляете, кто это? Скелет! Да-с, сэр, скелет! В розовой матросской блузе!
Нерасположенность выслушивать чужие сны – черта, присущая почти всем. Сенатор Опэл к редким исключениям не принадлежал.
– Ладно, хватит!
– О, папа!
– А что «о, папа»? Нет, что «о, папа!»? Куда он запропастился? Вот что я хотел бы знать!
– Никогда ничего подобного не слыхала! – чопорно заметила Джейн. – Высаживать грабителя на подоконник!
– Ну вот, теперь услыхала.
– Почему ты просто не…
– Я тебе уже объяснил, почему я просто не… Ты что думаешь, я буду лишаться ночного отдыха только из-за того, что какой-то окаянный грабитель влез ко мне в спальню?
– Вероятно, – вмешался в семейную перепалку Карлайл, – этот человек спустился по водосточной трубе.
– По трубе? – в ошеломлении разинул рот сенатор. – Вы что, хотите сказать?.. Господи! И точно – труба! Такая темнотища стояла, я и не заметил ее!
– Так тебе и надо! – заключила Джейн, которая, подобно всем женщинам, жаждала, чтобы последнее слово осталось за ней, пусть бы хоть все лето пришлось спорить. – Ушлый какой!
– Ка-кой? – прогрохотал сенатор, вздрогнув от оскорбительного словечка.
– Ушлый, – твердо повторила Джейн. – Высаживать грабителей на подоконник! Нет чтобы поступить как все другие! Ты у нас чересчур умный! Очень рада, что он сбежал! Тебе это послужит уроком!
И кинув на родителя суровый взгляд, Джейн унырнула в комнату, закрыв за собой окно. Сердечко у нее было доброе, но, как и всякая современная
После ухода дочки сенатор Опэл от критики не избавился. Он еще пыхтел и играл бровями, когда критика донеслась и с другой стороны.
– А ведь она абсолютно права, – заявил Гедж, высовываясь из своего окошка будто улитка из раковины. – Да-с, сэр! Абсолютно! И по-моему тоже, у человека должно быть побольше ума.
Геджу, как уже отмечалось в этой повести, была присуща некоторая природная сообразительность, и теперь ему пришло на ум – вот он, отличнейший случай, посланный Провидением, обострить враждебность к себе у этого фыркающего типа. Чем в большее бешенство он приведет сенатора Опэла, тем сильнее укрепится его и без того твердая сенаторская решимость пустить в ход все свое влияние, лишь бы Дж. Веллингтона Геджа не назначили послом во Францию.
С удовлетворением отметив, что находятся они друг от друга на почтительном расстоянии и наброситься на него с кулаками у сенатора возможности никакой, Гедж продолжал развивать свои взгляды. Это было все равно что дразнить человека по телефону, а по телефону Гедж был всегда настоящий лев.
В общем, разглагольствовал он убежденно и красноречиво, и дебаты достигли своего накала, когда Пэки, разбуженный криками, накинул халат и высунулся взглянуть – а что, собственно, творится.
Понять, однако, он ничего не сумел. Очевидно, между Геджем и сенатором Опэлом разгорелся спор, но так как вопили оба одновременно и во всю мощь легких, уследить за выпадами и ударами, их парирующими, было мудрено. И Пэки обратился к герцогу Пон-Андемеру, человеку постороннему и разумному.
– Что за суматоха?
К его удивлению, сторонний наблюдатель, которого минутой раньше он считал безопасным и разумным на этом состязании полоумных, воззрился на него взглядом определенно тупым. Пэки, конечно, великолепно знал, что сам он, пока не побреется, отнюдь не красавец, но все-таки не мог понять, что такого уж особенно устрашающего в его внешности, отчего этот невозмутимый аристократ таращится на него с явным, загадочным ужасом.
Объяснение Карлайл мог бы дать, но не стал. Поспешно, без единого слова, резко развернувшись, невозмутимый аристократ двинулся в долгий путь, ведущий к отелю «Дез Этранжэ». Ему требовалось безотлагательно перекинуться словечком с Супом Слаттери.
4
А поразило Карлайла в Пэки то, что тот был целехонек, без царапинки. Крик в ночи убедил его, что Слаттери действует согласно плану: проник в спальню этого типа и отдубасил его в своей неповторимой манере. И нате вам! Этот субъект – в окошке, цел-целехонек, даже без синяка под глазом.
Это и привело Карлайла в полное остолбенение. Накануне Суп прямо полыхал праведным гневом, и недвусмысленно дал понять, что карательная экспедиция намечается самая суровая. И вот совершенно ясно, что он ничего не предпринял!