Непристойная страсть

Маккалоу Колин

– Что правда, то правда. Попробуй попроси кого-нибудь из баб-пациенток помочь тебе, если рук не хватает. Да они лучше сдохнут! Если они попадают в больницу, то считают, что перед ними все должны стоять навытяжку. А мужики тут же распускают хвосты и лезут из кожи вон, чтобы убедить тебя, что их жены никогда не ухаживали за ними так замечательно, как сестры.

– А что ты думаешь делать, когда вернешься, Салли?

– Ну-у, сначала, конечно, немного отдохну и попраздную, – протянула сестра Доукин без всякого восторга. – Повидаюсь кое с кем из друзей, ну и все

такое. А потом вернусь на Северное побережье. Я работала в Ньюкасле, в Королевской больнице и на Краун-стрит, но своей карьерой я в основном обязана Северному побережью, так что это вроде как мой дом родной. Старшая-то уж точно будет рада видеть меня. Кстати, меня выдвинули на должность заместителя старшей, а мне больше ничего и не надо.

– Моя старшая тоже будет рада меня видеть, – задумчиво сказала сестра Лэнгтри.

– В «Пи-Эй», да? – уточнила сестра Доукин, употребив общепринятое жаргонное словечко, обозначавшее название Королевской больницы принца Альберта.

– Да, в «Пи-Эй».

– Не могу представить себя в такой большой больнице.

– Вообще-то я не уверена, что хочу туда вернуться, – заметила сестра Лэнгтри. – У меня тут возникла идея податься в «Каллан-парк».

Поскольку «Каллан-парком» именовалась лечебница для душевнобольных, сестра Доукин выпрямилась и с любопытством взглянула на сестру Лэнгтри.

– Ты это серьезно, Онор?

– Абсолютно.

– Но ведь для сестры душевнобольных не существует даже статуса! К тому же я не уверена, сможешь ли ты получить хоть какой-нибудь диплом. То есть я хочу сказать, ты должна знать, что таких сестер воспринимают как самые последние отбросы.

– У меня есть два диплома, так что я всегда смогу вернуться в обычную больницу. Но после отделения «Икс» мне хотелось бы поработать в лечебнице.

– Но это совершенно не то же самое, Онор! Тропический психоз – это временное состояние, и очень многие через него проходят. Но когда больной переступает порог психиатрической лечебницы, для него это пожизненное заключение.

– Я знаю. Но может быть, все еще изменится. По крайней мере, мне хотелось бы надеяться. Война в этом смысле может помочь так же, как это получилось с пластической хирургией. Вот и в психиатрии тоже, возможно, многое изменится. И мне хочется присутствовать при самом начале этих перемен.

Сестра Доукин похлопала сестру Лэнгтри по руке:

– Ну что ж, солнышко, ты сама себя лучше знаешь, а у меня никогда не было особых склонностей читать проповеди. Только помни, что всегда говорят о работающих в психушках – в конце концов они становятся почище своих пациентов.

В комнату вошла сестра Педдер, оглядываясь по сторонам и пытаясь определить, где ей будут рады больше. Увидев сестру Доукин и сестру Лэнгтри, она широко улыбнулась первой, после чего последовал ледяной кивок головой.

– Ты слышала новость, Сью? – крикнула ей сестра Доукин, рассерженная явной грубостью вошедшей.

Теперь уже элементарная вежливость требовала от сестры Педдер подойти именно к их столу. Но вид у нее при этом был такой, словно где-то поблизости неприятно пахло.

– Нет,

а какая новость? – спросила она.

– Мы уже почти что воспоминание, дорогуша.

Лицо девушки засияло.

– Вы хотите сказать, мы едем домой? – взвизгнула она.

– Прыг-скок! – воскликнула сестра Доукин.

На глазах сестры Педдер появились слезы, рот ее кривился: то ли она собиралась расплакаться, то ли улыбнуться.

– Ой, слава богу!

– Вот-вот! Наконец-то вижу нормальную реакцию! Просто чудо, до чего легко определить, кто тут из нас – заслуженные боевые клячи, правда? – сказала сестра Доукин, ни к кому особенно не обращаясь.

Слезы покатились по щекам сестры Педдер, и она сообразила, как их нужно сейчас размазать.

– Как же я смогу встретиться с его несчастной матерью? – сумела выговорить она посреди рыданий, причем настолько отчетливо, что все в комнате повернулись в их сторону.

– А ну заглохни! – с отвращением произнесла сестра Доукин. – Пора бы уж вырасти из детского возраста. Вот уж чего не выношу, так это крокодиловых слез! Какое право ты имеешь судить старших?

Сестра Лэнгтри в ужасе вскочила.

– Салли, прошу тебя! – крикнула она. – Все нормально, правда, все нормально!

Никто из двух других групп больше не притворялся безразличным; те, кто сидел спиной к столику Лэнгтри, откровенно повернули стулья, чтобы было удобно наблюдать за происходящим. Впрочем, в их взглядах не было никакого злорадства. Им просто хотелось увидеть, как сестра Доукин осадит эту самоуверенную маленькую дрянь Педдер.

– Всю ночь с сержантом Уилсоном ле-ле-лечила его от потрясения! – надрывалась сестра Педдер, собираясь заплакать уже всерьез и вытаскивая для этой цели платок. – Как вам повезло, что, кроме вас, там никого не было! Но я-то знаю, что у вас было с сержантом Уилсоном – Льюс говорил мне!

– Заткнись, ты, паршивая сучка! – рявкнула сестра Доукин, забыв о всякой сдержанности.

– Салли, все нормально! – умоляла сестра Лэнгтри, отчаянно пытаясь остановить их.

– Нет, черт возьми, ни в каком не в порядке! – зарычала сестра Доукин голосом, который заставлял стажерок трястись от страха. – Я не позволю ей так разговаривать! Как ты смеешь делать такие гнусные предположения да еще высказывать их вслух, ты, молодка! Это тебе должно быть стыдно! И вовсе не сестра Лэнгтри связалась с солдатом, это ты связалась!

– Да как вы смеете! – задохнулась сестра Педдер.

– Еще как посмею! – закричала сестра Доукин, которая, несмотря на свое полулежачее положение и изуродованные, в одних чулках ноги, умудрилась произвести впечатление высшего авторитета. – И помни, милая девочка, что через несколько недель все чертовски переменится и ты станешь просто еще одним камешком среди других таких же на этом широком берегу, именуемом мирной жизнью. Так что предупреждаю тебя: не вздумай и близко подходить туда, где буду работать я! Я тебя даже в гардеробщицы не возьму! С вами, девицами, всегда так: стоит вам напялить военную форму, как сразу начинает казаться, что вы – леди…