Неприступный Роберт де Ниро
Шрифт:
Чарли кается — перед Богом и перед собой. Просит Бога о знаке, и он появляется в образе Джонни Боя, прогоревшего торговца. Этот безответственный молодой человек, растяпа, игрок, считает, что весь мир ему обязан. И Джимми Бой оказывается тем крестом, который предстоит нести Чарли. Так Чарли надеется обрести душевный покой. Но ведь от Джонни Боя отрекается даже его крестный отец, который является Чарли дядей, местный мафиози Дядюшка Джованни. Он настоятельно советует Чарли порвать все отношения с этим неудачником, но Чарли противится, разрываемый между преданностью другу и верностью семейным связям. Джонни Бой дополнительно усложняет дело тем, что отказывается платить
Найти финансирование для картины «Злые улицы» было нелегкой задачей. Скорсезе обращался ко многим источникам — без особого успеха. Роджер Корман и его брат Джин предложили 150 тысяч долларов, но с условием, что фильм будет сниматься с актерами не из профсоюза и что Скорсезе переделает сценарий так, чтобы в фильме действовали черные — для соответствия модным веяниям времени. Скорсезе не отверг эту идею с ходу, но позже понял, что католические настроения и образы мало подходят курчавым негритянским головам…
«Я просто ни разу не видел этих черных парней в церкви или на покаянии, — признавался впоследствии Скорсезе. — Интрига тут была не так уж важна, все основывалось на персонажах, поэтому я в конце концов решил вернуться к своему варианту».
Финансирование для фильма наконец нашлось в совершенно неожиданном месте.
Верна Блум познакомила Скорсезе с Джонатаном Таллином и Бобом Диланом, который решил внедриться в кинобизнес. Именно Таллин предложил 300 тысяч долларов, чтобы сделать фильм. Скорсезе пригласил Пола Раппа, второго режиссера у Кормана, который внимательно наблюдал за работой Скорсезе во время съемок «Берты по вызову».
К тому времени, как Скорсезе и Де Ниро встретились на рождественской вечеринке, съемки уже начались. Скорсезе договорился с Джоном Войтом, чтобы тот сыграл Чарли, но в последний момент Войт вышел из съемочной группы. Затем роль была предложена Харви Кейтелю, который удачно сыграл до этого роль Джей Ар в фильме «Кто стучится в дверь ко мне». Скорсезе и Кейтель выходили на улицы Маленькой Италии на поиски интересных кадров.
А после встречи Скорсезе пригласил Де Ниро на пробу. Уже задолго до этого Де Ниро был известен как «опустошитель» магазинов подержанной одежды, и на эти пробы он явился в виде забулдыги, у которого одна лишь шляпа, возможно, видала лучшие времена, остальные же части туалета были в изначально безрадостном состоянии.
«Но когда я увидел эту шизоидную шляпу, я понял, что он сыграет как никто», — вспоминает Скорсезе.
Де Ниро, в свою очередь, говорит:
«Он мне предложил четыре роли на выбор. Не Чарли, нет, эта роль была отдана Харви, а четыре других. Я не знал, какую взять. Я обговаривал это с Марти и пытался понять, как лучше поступить. А потом я заговорил на улице с Харви. Я сказал ему, что на этом этапе моей карьеры мне просто необходимо сыграть нечто большее, чем роль второго плана. Я чувствовал, что логическим продолжением моей карьеры мне надо взять роль Харви, но ведь он уже получил ее… А ведь с другой стороны, я хотел работать с Марти.
«Когда-нибудь я увижу тебя в роли Джонни Боя», — сказал он мне. Я-то и не думал играть Боя. Я ответил, что не намерен идти на эту роль, но ему каким-то образом удалось меня переубедить. И мне даже показалось, что получится неплохо.
Нам необходимо было на основе сценария построить целую конструкцию человека, сымпровизировать, как он ходит и как говорит. Это была не
Скорсезе вовсю предлагал Де Ниро и Кейтелю, а также другим членам актерской группы, Дэвиду Прувалу и Ричарду Романусу импровизировать и улучшать таким образом свои роли. В то же время он отдавал себе отчет, что с деньгами очень туго. Ему был предоставлен бюджет всего в 300 тысяч долларов и только 27 дней на съемки. Именно маленький бюджет заставил его пойти на некоторые вариации. Пол Рапп сказал ему, что фильм нельзя сделать целиком в Нью-Йорке, поскольку это обойдется слишком дорого. Однако, по расчетам Раппа, некоторые сцены они вполне могли бы снять в Лос-Анджелесе. И Рапп принял решение. Скорсезе должен был снимать четыре дня в Нью-Йорке на натуре, а все остальное время — в помещении, в Лос-Анджелесе.
«Итак, у нас оставалось двадцать пять — двадцать шесть съемочных дней, и очень немного денег, — вспоминает Скорсезе. — В первый вечер съемок Харви Кейтель должен был сесть в такси и проехаться по Гринвич Виллидж. Приехав туда, я застал всю съемочную группу в сборе, и говорю Харви: о'кей, ты можешь ловить такси. И мы поймали такси, дали таксисту в зубы двадцать пять баксов и гоняли на нем до тех пор, пока из мотора не повалил дым. Мы, конечно, все потушили, но таксист выглядел не слишком довольным, поэтому мы всунули ему еще несколько долларов».
В конце фильма Скорсезе пришлось прибегнуть к некоторым монтажным хитростям: так, панорама города, на фоне которой Де Ниро (в роли Джонни Боя) целится из винтовки, принадлежит Нью-Йорку, поскольку виден «Эмпайр Стейт Билдинг», но на самом деле интерьер комнаты, из которой он стреляет, целиком относится к Лос-Анджелесу, где снимались интерьеры… Иногда Скорсезе снимал от 24 до 36 сцен в день, чтобы «уплотнить» время съемок в Нью-Йорке. Ричард Романус вспоминает, что режиссер специально носил белые матерчатые печатки, чтобы не обкусывать ногти… Скорсезе снимал в доме своего приятеля, чтобы снизить расходы на наем помещений, и даже привлек свою собственную мать Кэтрин на эпизодическую роль… Она жаловалась потом, что Скорсезе до двух часов ночи снимал сцену, где она приводит в себя Терезу после эпилептического припадка.
Скорсезе не мог не понимать, что он снимает саму историю — историю в буквальном смысле! Де Ниро и Кейтель великолепно сыграли роли Джонни Боя и Чарли, и режиссер старался использовать их энергетический потенциал с максимальным коэффициентом полезного действия.
Одна из ключевых в фильме — сцена, когда Чарли заводит Джонни Боя в заднюю комнату бара и пытается его вразумить. Майкл — местная акула мафии (играет Ричард Романус) — уже подъезжал к Чарли насчет долга Боя, и Чарли настаивает, чтобы его друг что-нибудь предпринял. Но Джонни Бой ничего не желает слышать, и разговор превращается в почти комический диалог.
«Мне казалось, что самое лучшее — дать актерам немного поимпровизировать, — говорит Скорсезе. — Нам всем нравились и Эбботт, и Костелло, их двусмысленные словечки, и мы старались сохранить все это, насколько возможно. В результате из небольшой сцены вы узнаете о предшествующей жизни персонажей намного больше, чем из других кусков фильма. Мы видим, как Джонни доверяет Чарли, видим, как Чарли доверяет Джонни, но мы видим также, что Чарли использует Джона. Эта сценка была задумкой Бобби, и я сказал: а почему бы нам не попробовать? Мы сняли ее минут за пятьдесят, и это опустошило нас и все прояснили. Тут один персонаж использует другого, это тонкость, которую я очень люблю в кино…»