Неприятности на свою голову
Шрифт:
– Мой муж и я не имели никаких контактов...
– Вы были разведены?
– Нет... Жили врозь... Он редко бывал дома, все время в поездках... Поэтому я... я устроила свою жизнь заново.
– Естественно.
В конце концов, это ее право развлекаться, коль скоро благоверный не на высоте.
Отметьте, что мужики бросают как раз красивых жен, а состарившиеся, худые, желтые, усыпанные бородавками преспокойно живут с законным супругом! Вот она, жизнь, вот она, любовь!
Смотрю на Югетт. У нее сильно вздымается грудь. Сиськи такого формата не надуешь велосипедным насосом. Я машинально
Мой жест величествен, как жест сеятеля. От него бабы или заваливаются на спину, или бьют вас по морде.
В этот раз я оплеухи не получаю. Как сказала одна девушка, когда бандит крикнул ей: «Добродетель или жизнь!», – «Всегда готова!»
Я немного ласкаю ее грудку, от чего растаял бы и ледяной дворец. Это очень способствует улучшению взаимоотношений.
И вот уже красотка мурлычет, забыв, что пятью этажами ниже лежат сто кило мертвечатины.
Я бы с радостью продолжил свое путешествие в страну радости, но сейчас не время. До доказательства обратного, малышка подозревается в убийстве, ибо надо все-таки найти логическое объяснение странной кончины Ван Борена.
Я встаю.
– Ваш муж был в курсе... ваших отношений с Рибенсом?
– Нет, но даже если бы и был, ему это было безразлично. Я его больше не интересовала.
– Он продолжал вас содержать?
– Да.
– И щедро?
– Да.
Я смотрю на нее особо пристальным взглядом.
– Он посылал вам какие-нибудь подарки?
– Подарки?
– Да... Сладости, например.
Ее лицо выражает то же простодушие.
– Никогда...
– Правда?
– Правда.
– Где он жил?
– То здесь, то в Германии.
– Он не останавливался в Льеже в отеле?
– Нет! А почему вы спрашиваете?
– У него была любовница?
– Не знаю. Я этим не интересовалась.
– Почему вы не развелись? Она колеблется.
– Потому что... Джеф... В общем, он давал мне много денег.
Понятно. Она хотела иметь приличный доход, почему и приспосабливалась к двусмысленной ситуации.
– Скажите, красавица, вам известно, были ли у Джефа враги?
Она широко открывает глаза.
– Враги? Нет. А почему он должен их иметь?
– Ну конечно, у человека, которого убивают, были одни только друзья!.. – И добавляю сквозь зубы: – А кроме того, мужчина, женатый на такой красотке, не может утверждать, что у него их нет!
– Что вы сказали? – переспрашивает Югетт. Я пожимаю плечами:
– Ничего.
Она собирается заявить протест по поводу моего поведения, но раздается звонок в дверь.
Глава 4
В доме поднялась суматоха. Жильцы обнаружили трупешник Ван Борена и хотят присутствовать при объявлении печальной новости его жене. Люди похожи на навозных мух. Если где-то завоняет, они мчат туда целым роем, расталкивая друг друга, жадно разинув бельмы, чтобы ничего не пропустить.
Слово берет полицейский в форме. Он молод, бледен, и, кажется, эта обязанность ему совсем не по душе. Югетт Ван Борен держится отлично. Услышав звонок, я ее проинструктировал:
– Будьте начеку. К вам пришли сообщить о несчастном случае. Никаких истерик. Держитесь с достоинством. Вы ничего не знаете. Я деловой
Она делает знак, что согласна с предложенной программой, и открывает дверь.
И тут я получаю возможность оценить, как они хитры, эти шлюхи, какие они хорошие комедиантки! В каждой бабе спит Сара Бернар. Но спит она вполглаза. Югетт выкладывается от души. Ей бы играть в «Комеди Франсэз», она бы там всех затмила!
Она встречает пришедших с изумленным видом, за который ее надо сразу сделать партнершей де Фюнеса, потом, когда молодой легаш сказал, в чем дело, начинается потоп, сопровождаемый всхлипываниями: «Где он, я хочу его увидеть! Пропустите меня к нему!» Это может выжать слезу и из трех кубометров железобетона! Собравшиеся, милые люди в глубине души, вытирают моргалы, полицейский в форме быстро просовывает два пальца под воротник, чтобы дать себе немного кислороду.
А я смотрю на спектакль, мысленно говоря себе, что незачем платить десять, одиннадцать или двенадцать «колов», чтобы смотреть в «Рексе» или «Мариньяно» фильмы, от которых так и несет фальшью, когда есть возможность наблюдать такие вот зрелища в естественных красках, в натуральном объеме и с прочими нюансами.
По окончании периода замешательства полицейский уводит Югетт в ее квартиру. Сердобольная соседка заходит следом, неся бутылку водки, из которой дает несколько раз отхлебнуть моей протеже. На первом этаже дома суета: полиция очищает помещение от зевак, начинается первый осмотр места происшествия.
Скоро нам наносит визит молодой инспектор, рыжий, как включенная горелка, с костлявым лицом, серо-стальными глазами, которые зло смотрят на мир, как мне кажется, с самого его рождения.
Он смотрит на Югетт и меня так же, как несколькими минутами ранее я сам смотрел на Югетт и ее любовника. Не надо уметь читать будущее по кофейной гуще, чтобы понять, что он думает.
Ненадолго оставив Югетт под присмотром одного из своих подчиненных, он делает мне знак следовать за ним в соседнюю комнату, которая оказывается спальней. На кровати сохранились отпечатки двух тел. Я немного смущен, потому что легашок ни секунды не сомневается, что я – дружок очаровательной вдовушки и что мы играли с ней в Адама и Еву, утешающихся после изгнания из земного рая.
Замечу в скобках, что этой парочке (я про Адама и Еву) надо было пожевать грушу или жвачку, а не яблоко. Так было бы лучше для всех – это я вам говорю. Жили б мы сейчас счастливо, без забот, без хлопот. Но эти гады откусили то чертово яблоко, и теперь у нас неприятностей полон рот. Я знаю, что каламбур не ахти, но думаю, что все-таки вызовет у вас улыбку.
Я смотрю на рыжего, рыжий на меня.
– Я где-то видел вашу фотографию, – подозрительно говорит он.
Хоть и бельгиец, а взгляд у него что называется американский, наметанный.
– Вы так думаете?
– Уверен. Кто вы и что делаете в этом доме?
Я достаю мое удостоверение и показываю ему.
Он сразу меняет свое отношение и начинает светиться от счастья.
– Господин комиссар Сан-Антонио! Для меня большая честь...
Я жестом успокаиваю его:
– Не так громко. Он опускает голову.