Непрофессионал
Шрифт:
Под идущими по извилистой тропе людьми неторопливо перемещались безмолвные тени. Лунный круг сопровождал их, то зацепившись за пик, то взбирался, едва касаясь дальней гряды, расталкивая бесчисленные звезды. Холод оседал, сковывая воздух, притягиваясь к оружию. Время от времени чья-нибудь нога скользила по покрытому ледяной коркой камню, глухо стучала носком, звякал о металлическую пряжку автомат. Разведчики шли по дуге вправо, выбирая путь там, где можно было только пройти. Сергей подошел к капитану - "Надо остановиться, можем упилить в темноте..." Капитан неожиданно сказал - "Привал до пяти утра."Сказал негромко, но видно этой команды уже ждали и все разу остановились. Мацан, оставив всех стоящими на тропе, прошел к груде камней, запрыгнул на крайний и махнул рукой. Все, сбив порядок, кинулись к нему, сбрасывая рюкзаки. Капитан стоял еще над всеми на камне, осматривал горы, потом отправил двоих вверх, еще через минуту другую двойку вниз. За камнями было темно и уютно. Все суетились, устраиваясь.
В завывании ветра стихли прочие звуки, иногда слышался шепот, одинокий вздох, приглушенный металлический скрип, сжимавший тревогой грудь. У Сергея против воли раскрывались глаза - чернота, подсвеченная звездным блеском, бросала в сверкающую головокружительную бездну. Сергей пытался рассматривать созвездия, но от их неестественного мерцания становилось не по себе. От густого скопления оторвалась звезда и задвигалась с удивительной быстротой, иногда теряясь в блеске. Поодаль, параллельно ей, чуть отстав, неслась другая. Казалось, что вторая настигнет, но первая уже скрылась, а она еще непостижимо ровно летела над хребтом. Сергей стал вспоминать, в каком направлении запускают спутники, с востока на запад или наоборот, но его сбила другая навязчивая мысль. Куда девали этого доходягу, захваченного ими внизу ? Странный вопрос, лежит сейчас в расщелине, небрежно спихнутый ногой, может, даже, и не закиданный камнями...
Каждый бой оживлял в Сергее ощущение, оставшееся после Сухуми, когда он полез купаться в штормовое море - так манили белые гребешки встающих серо-зеленых валов. Обрушившаяся волна подмяла его, завертела, ослепила. Он старался только успеть глотнуть воздух, до того, как его схватит новый вал. Он был молод, силен и когда он судорожно всем телом пробивался к берегу, его не отвлекала ни одна мысль.
После победы в бою, настоящем, остается пустота - враг убит, ты жив, иногда ранен. Сергей не видел первого убитого им - он, чтобы унять дрожь в ногах, стал, отомкнул штык и всадил его в жесткую землю. Кровь не вытерлась, штык едва входил по середину, а он не обращая внимание на свалку вокруг него, рассматривал и все пытался почистить штык. Сергея тронули за плечо, он поднял голову - рукопашная кончилась, лежали скрюченные тела в накидках, неподалеку осторожно приподнимали за руки рыдающего. Сергею вскочил, от прилившей тошноты закружилась голова, его вырвало. Солдаты бродили по площадке, нагибались, переговаривались, курили, ожидали . Только Сергей открыл рот, как его охватила дрожь, снова скрутил спазм. "Запейте, товарищ лейтенант" - руки мягко поддержали его, подали фляжку, Сергей глотнул, спирт, его снова вырвало, навернулись слезы, дрожь прошла, уже вернувшимся голосом спросил - "Потери есть ?" "Ранен Волков..." - курящие солдаты расступились, Волков, всхлипывая, сидел, поддерживаемый тремя солдатами. Сергея слегка зашатало, он подошел, увидел бледное лицо, яркое кровавое пятно на боку, темнеющую лужу на земле, сказал - "Уходим. Передать 'Редуту' - путь свободен, одно место. Все прибрать." С одного из лежащих стянули халат, тело зашевелилось, раздался глухой выстрел из приставленного к голове ствола, из-под головы выкатились черно-красные змейки.
На накидку переложили Волкова, трое переворачивали трупы, сносили валявшееся оружие в кучу за камнями. Прозвучал еще один глухой выстрел - все знали что делать сами. Негромкий взрыв громыхнул вслед им, когда взвод был уже на тропе. Вниз неслись, чудом не падая на скользких камнях, сменяясь у плаща с раненым, без всякого порядка - скорее только донести. Наконец они выбежали на шоссе, на котором сгрудилась бронеколонна, остановленная три часа назад. Их ждали - на носилки с плаща перегрузили Волкова, над ним согнулся врач, Сергей отодвинул солдата, мешающего ему пройти и удивился, увидев Волкова, здорового, на ногах, с посеревшим лицом. "У него же брат в третьем взводе !" - посмотрел на носилки. Спина врача разогнулась, он неразборчиво пробормотал, на лежащего накинули бело-серую простыню, Сергей взглянул на брата умершего - тот, вздохнул и как-то странно засмеялся. Сергея уже подзывал комбат, он быстро пошел, обернулся, солдаты его взвода тоже заспешили, носилки поднимали за ручки, врач писал на колене
Насмешливый Хромов, его первый комбат, из Ленинграда, сам подошел к нему после первого боя , достал пачку "Беломора", выдул папиросу, вставил ее между зубов, предложил Сергею - "На, покури, поговорим...". Сергей втянул глубоко дым, его шатнуло. Хромов заметил - "Теперь понял, почему перед боем не едят ! " Сергей, одурманенный сладким дымом, мотнул головой. "...от запаха крови блевать тянет." Сергей буквально заглотил папиросу, кинул окурок себе под ноги, его замутило. Хромов сунул другую - "...Не у тебя первого." После четвертой папиросы Сергей немного пришел в себя, спросил щурящегося от дыма комбата - "А у вас как было в первый раз ?" "Никак !" Пауза. "Я ведь сюда прибыл уже комбатом и имел право оставить это другим!" Уточнил - "...ниже по званию." Сергей посмотрел в глаза Хромову - тот был совершенно серьезен. Они помолчали. Сергей не знал, что сказать, он чувствовал себя так, будто из-под него вышибали опору - хотелось встать на четвереньки и держаться за землю. "Только не напивайся ! " - донесся до него голос Хромова - "Ты ведь спортсмен - разомнись, потянись, только не пить и не читать книжку - после нее еще хуже, чем после похмелья. Вообще, заметь, что успокаивает только физическая работа!" Комбат похлопал Сергея по плечу и пошел.
Сергей и сам инстинктом чувствовал бесполезность чтения, как средства отвлечься. Он как бы со стороны ,без удивления, разглядывал себя, отмечая совершенно новые черты - он уже мог не изнывать в часовых ожиданиях выходов на 'боевые', бесконечных дежурствах по обслуживанию техники, томительных сидениях в засаде, по большей части пустых. Он почти сутками обходился только глотком воды. Голос стал отрывист, резок. Он раздражался от любой фразы с придаточными . Его разговорным стилем, как и большинства, стали предложения с прямыми дополнениями и переходными глаголами. Но он никак не мог привыкнуть к почти неограниченной власти над людьми - ему представлялось, как он касается тела женщины, на которой принудили жениться.
Сергей и прежде не верил в сложности жизни, а здесь он только сильней понял силу простоты, несмотря на неисчислимость событий, мелких и крупных. И даже современная скоротечная война не пошатнула его убеждения, просто быстрее наступает исход. Должна быть ясной и простой цель - уничтожить, захватить, при сопротивлении уничтожить, бить сразу и точно, в соответствии с целью. Сложности, встающие при решении задачи, чисто механического свойства - пригонка частей, смазка, прокрутка...Как в математике, более сложные объекты все равно сводились к элементарной арифметике, хотя и кишели всякими другими свойствами. В рейде под Фахрабадом, он точно помнил, Сергей разрешил для себя противоречие простоты и развития : более развитые побеждают потому, что могут не только больше, а и то же самое, что и последние варвары - убивать, уничтожать, предавать. Как в науке - новое должно объяснять новое, но и не противоречить старому.
Эта же война не была направляема к решению простой задачи и военная машина из всех целей сама выбрала простейшую - самосохранение. Части ее постоянно заменялись, перерегулировались, она скрежетала, давая не те результаты, но беспощадно разила при угрозе для ее существования, и всегда результатом работы ее была только кровь. За разнообразием постоянно сменяющихся директив скрывалась растерянность тех, кто их ставил, кто понимал и боялся мощи простоты - военная машина уничтожает и ничего больше.
И еще Сергей неожиданно увидел, как ближе, даже роднее, становятся друг другу враги, не в гражданской войне, их поведение и вера.
Сам и до этого Сергей был фаталистом - он верил в обрывающуюся нить в руках каких-то греческих богинь и никогда не хотел узнать свою судьбу. Война укоренила его веру. Поэтому он никогда не думал о том, что будет завтра, его тошнило перед боем, он спокойно носил гранату 'для рая' на поясе и никогда не смотрел на нее - плохая примета. Недавно он, не удивляясь, представил себе, как пуля оставляет крохотную ранку во лбу неразговорчивого Гуцула, дембеля из Хуста... После боя, когда он убивал, ему казалось, что он был уличен во вранье - единственном из поступков, отрезающим все пути... Это возникало после прихода в расположение, сразу после построения и отдачи рапортов.
События слились в одну бесконечную череду - но в четыре часа каждого утра он спокойно , с открытыми глазами, помня абсолютно все, возвращался к одному и тому же. Реалистичность видений была такова, что он слышал как именно скрипели подошвы, мог назвать, в каком положении были пальцы на автомате, как изгибалось тело... Это повторялось последние три месяца в один и тот же предутренний час. Огонь, сжигающий его, вырывался с ревом из под засушенной и твердой как такыр, оболочкой души.
Стрелки часов приближали утро. Сергей открыл глаза -звезды упорно не хотели гаснуть в голубоватом свечении. Луна , обойдя амфитеатр хребтов, наполовину зашла за пик справа. Сергей вслух сказал - "Я в Афганистане !", повторил - "За границей !" Вспомнил, как первый раз очутился за границей, еще в институте, после пятого курса - в Германии, точнее в ГДР, где провел месяц в состоянии постоянного восторга...