Непростые истории 5. Тайны ночных улиц
Шрифт:
– Поздравляю, вам достался счастливый билет, – сказал водитель, склонившись к Леночке, – загадывайте желание.
Второй пассажир, третий… Шофёр не спешил, улыбался всем, перекидывался словечками, весело принимал деньги и отрывал билеты с ленты, почти торжественно вручал их, словно дармовые леденцы.
Пятый… Восьмой…
– Здравствуйте… – Взгляд водителя на мгновение омрачился, но тут же сменился на загадочный, словно он признавал их приобщённость к тайне пропавших людей, разгадать которую «морж» не мог помочь никак. – Сдача, – усач протянул
Двери глухо щёлкнули, перекрыли путь жёлтой патоке дневного света, и Дима ухватился за стоящее впереди кресло – автобус тронулся.
Люди в салоне синхронно покачивались, когда ретробус фыркал и дёргался – старинная колёсная машина не могла ехать так же плавно и тихо, как современный транспорт на воздушной подушке. Салон то пустел, то наполнялся. Они давно уже проехали и Леночкину остановку, и Димину. Заморов стал подозревать, что девушка всё же заметила его и ждёт, когда он будет выходить.
Дома закончились и, преодолев пологую насыпь, автобус покатил среди частных домиков пригорода.
Диму тоже стала одолевать дремота, сонный взгляд остановился на клочке бумажки, зажатой в пальцах: 367 538. Счастливый…
Счастливый! И у неё… у Леночки, стало быть, 367 529.
Капелька пота скатилась по виску, защекотала шею.
Всё изменилось в один миг. Увиделось вдруг, что медовый свет дня – вот он, с другой стороны мутноватого стекла, а здесь – сырая уверенная тьма. Предчувствие, что что-то должно случиться, наваливалось тёмными волнами.
Похожие на сонных мух пассажиры, видимо, спали с открытыми глазами. Они мерно качались каждый на своём сидении в такт ухабам окольной дороги, и, казалось, что убаюканной цепочкой едут к неотвратимой, словно паучьи лапы, смерти.
Ерунда, ну что особенного? Полутёмный салон, дремлющие люди, гул мотора… Но тонким, похожим на комариный писк, сигналом инстинкт выл о невидимой и жуткой беде так, что ладони Заморова вспотели, а сердце затрепыхалось, как будто силилось вырваться из тесного плена рёбер. Сглотнув ставший в горле ком, Дима понял, что больше всего на свете ему тоже хочется биться в двери-рёбра и кричать, чтобы выпустили.
Туманная дымка окутала салон, в ней зыбко и страшно покачивались силуэты, за стёклами, а может, в сознании Димы сгущалась темнота.
В какой-то момент ему показалось, что окружающее плывёт, теряет реальность, стены салона сдвинулись, а сам он, напротив, стал как будто болезненно чётким. Руки потяжелели, Дима видел каждую папиллярную линию на сжимающих билет пальцах.
Леночка!
С трудом Заморов приподнялся, сделал несколько тягучих, словно в маслянистой воде, шагов. Он перевёл дух и тронул Леночку за плечо, привлекая внимание. Дима сомневался, что Елена Прекрасная его видела, когда он заскочил следом в отъезжающий автобус, но сейчас она поглядела, будто узнавая после долгой разлуки. Немного растерянно обернувшись, девушка встрепенулась.
Время
Болела голова, во рту чувствовался металлический привкус, когда Дима открыл глаза.
Ржаво-охристая поверхность чавкнула, отпуская из объятий, жирноватая холодная грязь продавилась между пальцами. Дима сел, пытаясь унять головокружение и дрожь. Что случилось? Сколько времени прошло? Где он?
В белёсом, истекающем желтоватыми струйками тумане проступали тонкие болезненные силуэты искорёженных конструкций непонятного происхождения, уходила в марево глинистая грязь. И абсолютная мертвящая тишина. Что-то жуткое было в этой тишине: казалось, что недалеко, скрытое непроницаемой завесой, таится нечто огромное и наблюдает за ним. Дима обхватил плечи и обернулся. Всё то же: грязь, торчащие из мглы куски проволоки, похожие на антенны штыри и вкрадчиво переливающийся желтовато-белёсый туман.
Дима поднялся и, прихрамывая, двинулся вперёд. Вернее, наугад, потому что ориентироваться в этом мешке туманной взвеси было невозможно. Болело и плохо сгибалось колено – то ли ушиб, то ли сказалось лежание в холодной грязи. Штанины неприятно липли к коже.
Сделав несколько шагов, он провалился ногой в яму, дернулся, освобождаясь от противной липкости, побежал, снова споткнулся, чуть не упал, но схватился за что-то твердое и склизкое. Дима пригляделся, и его чуть не стошнило: изогнутый в смертельной конвульсии позвоночник, у трупа не было кожи, а виднеющиеся между костями багровые остатки плоти были покрыты жёлтой слизью.
Дима отдёрнул руку, замер, не в силах отвести взгляда от страшной находки. Пальцы судорожно сжали ткань брюк, стараясь избавиться от противной липкости.
«…Держите, Дмитрий Александрович…» – едва слышный женский голос в мертвенной тишине показался жутким.
Сердце остановилось, живот скрутило леденящим ужасом догадки.
Он все же перевернул труп: мелькнули оскаленные матово-сухие зубы, в тёмной дыре треснувшего черепа замерцала вдавленная вишенка наушника, а ниже… ниже… на беловатых дугах рёбер полыхнул испачканный глиной обрывок ярко-красной ткани.
«Держите, в палитре дней – клич: такая, как я – не для вас», – шуршала тихо песенка, льющаяся из всё ещё работающего наушника.
Дима машинально попытался вытереть ладонь о землю, чертыхнулся, между лопатками потёк холодный пот. В голове безумным калейдоскопом вспыхивали и гасли видения из прошлого и настоящего.
– Боже мой, – задыхаясь и всхлипывая, пробормотал он, – боже мой, Леночка…
Глухую тишину прорезал скрип. Нервный, кривой, он бил по ушам.
Дима вытянулся в струнку, пытаясь хоть что-то увидеть в желтой мгле. Кинув последний взгляд на страшную находку, двинулся в сторону звука.