Непростые смертные
Шрифт:
– Друджи!!!
Святогорич и Кирыч стояли плечом к плечу, не делая шага навстречу. Дана лежала, как спящая, вытянувшись в рост. Братья привалились к ножке стола, старший заслоняя младшего.
Ноздри Кирыча раздувались, втягивая влажный кровяной запах, у Святогорича подрагивала бородка – от гнева, сверкали глаза.
– Будь ты проклят! – догадался обо всём непрощающий Святогорич.
Кирыч согласно сплюнул на пол по ту сторону порога.
– Чего ты хотел с него?! – закричал светлый, хватая давнего врага за ворот.
Тёмный, с затуманенными от свежей крови глазами, даже не возмутился, даже вырваться не дёрнулся.
– Сверчка б взял.
– ТАК
Кирыч повторно сплюнул.
– Осквернён – не нужен.
– А-А-А-А-А!! – закричал вместо Друджи Святогорич.
Тёмный, не радуясь его крику, обернулся и пошёл прочь. Два плевка иссушили глотку после боя, но пить воду этого скорбного дома не хотелось, лучше коню жилу надрезать и крови хлебнуть, чем из этого опоганенного колодца прозрачной воды зачерпнуть. Ещё восьмёрку своих людей ради этого вымеска загубил…
Из-за скособоченной двери пристройки пискнула шавка.
«Сука», – определил тёмный на слух и распахнул дверь. Все псы как псы, подальше забились и зажмурились. Эта встала на дрожащие лапы, уши по-кошачьи прижала. Кирыч потянул воздух – щенки.
– Знаешь, – заговорил он с собакой, – для детей здесь плохое место. Ты как знаешь, а кутят я твоих в счёт долга хозяина забираю…
Подручный выдвинулся, готовый отшвырнуть шавку, но собака не посмела вцепиться в Кирыча, а видя, что щенков её уносят, увязалась следом.
– Разумное решение, – похвалил животину тёмный, вспрыгивая на напрягшегося коня, не помогая себе руками.
*
Святогорич развернул тряпки, извлекая на свет не бликнувший меч. Клинок, утративший имя, он не стал отмывать его от похожих на ржавчину разводов, но не мог бросить в руки судьбы, жадной до зрелищ. Почти сотня наследников молчала за его спиной, стоя у своих тронов. Род ушёл. Вечная память?
Остался безымянный меч, крепость отдали женскому монастырю, в котором оставили жить не ведающую о произошедшем вдову.
Наследник света воспарил на недосягаемую протянутой рукой высоту и привесил меч на будто созданные под его гарду крюки. Опустился и долго посмотрел задрав голову. Святогорич уронил взгляд на подошедшую женщину.
Аллира въедалась взглядом, вдруг – сплюнула под ноги.
– Так хотел избавиться от щенков Мартина, что не пожалел род Деина?!! – не своим голосом протолкнула сквозь потресканные губы она. – Не побрезговал с антихристом сговориться?!! – Изобличающая рука, не глядя, тыкнула во вскинувшего брови Кирыча.
– Отдал малых детей на смерть, крепость на разграбление!!! Как мог ты, светлый?! – придушенно злобой говорила она.
Святогорича охватил гнев. Мужчина ударил наотмашь. Женщина пошатнулась, схватившись за щеку, головокружение пересилило – она запоздало упала.
Кирыч обидно рассмеялся.
– Не хочешь ли чего добавить к сказанному? – спросил его Франк из рода Цезаря.
– Хочу. Детей не резал, крепость не грабил. Вымеска этого, детоубийцу светлого, старшой проклял, без благословения рода оставил – гниль от ноги его и съела, не пришлось клинков марать… Если кто думает, что войско рода Кира можно в гон за ощенившуюся суку вызвать – войско к вам придёт, – Кирыч ощерил нечеловечьи зубы, приглашая оценить шутку. – И если какая дура начнёт обвинениями из пальца высосанными бросаться, отрезвляющей плюхой не отделается…
Кирыч долго на всех посмотрел и вышел из Зала.
Часть I.
Расставания
С северо-запада дул холодный ветер. Ветви осин и берёз гнулись над головами от резко налетающих порывов, понизу поток воздуха шёл слабее, перекатывал тростинки и дорожную пыль, бросал на сапоги, на большее его сил не хватало. Люди и кони стояли на вытоптанной площади. Кони нетерпеливо переступали, мужчины и отроки держали их под брозды. Солнце не светило, небо с утра было бусое, далёкое и облаков не видать.
Со вчерашних сумерек в городище не осталось ни одной невесты. На крыльцах стояли скорбные жёны. Всех невест выдали замуж в один день. Считалось напрасной тратой отправлять невенчанного парня на войну – если не вернётся единственный сын, роду конец. Теперь тонкие белые призраки в померкшем великолепии своих праздничных убранств, молча проливая слёзы, жались друг к другу на крыльцах больших теремов, подходящих ближе остальных к бывшему купищу. Жестоко отправлять на войну мужчину, не провёдшего ночи с невестой. О том, насколько жестоко оставлять вчерашнюю девочку растить дитя обречённого воя, никто не говорил. Днесь некоторые из них уже обещанные женихам, некоторые, с нетерпением ожидавшие свадьбы, некоторые робко влюблённые, а некоторые слишком юные, чтобы думать о замужестве, жались друг к другу одинаково подавляя всхлипы, красавицы, скромницы и простушки, уравненные одной тоской и одной печалью. Может, они не все одинаково любили уходящих на брань мужчин, даже несомненно – не одинаково любили, ведь несколько девушек толком не говорили со своими женихами до вчерашней свадьбы… но ведь навь не станет разбираться, чьего мужчину прибрать к рукам, любимого или едва знакомого, а значит любая из призраков в свадебном убранстве могла овдоветь и навсегда облачиться в чёрное после единственной ночи с женихом. Понесёт – будет растить дитя, сотрёт руки в кости тяжёлой работой, не понесёт – состарится раньше времени, из белого призрака станет призраком серым…
Сегодня женщинам строго воспрещалось говорить – ни звука. Мужчины должны были уйти спокойно.
Не одни лишь молодые собрались у площади в пасмурный день начала войны, только они хуже других знали, что такое брань, и от того пребывали в большем страхе и волнении. Они могли думать только о своём горе, в то время как остальные взрослые женщины, матери, старухи, даже молодки понимали, что рядом с ними женщины с единой на всех злой судьбой.
Меньше всех по общему мнению переживали старуха Паранья и Маришук. Паранья скорее всего выжила из ума. Она сидела на маленькой подножной скамеечке в тени большого теремного крыльца. Солнце не показывалось со вчерашнего дня, но старуха того не понимала. Вокруг её лица был плотно повязан чёрный платок – Паранья когда-то тоже проводила жениха на брань, но детей вроде не родилось. Лицо, усохшее и потемневшее, выглядывало из чёрной рамки головного платка словно из какой-то норы. Старуха издавала какие-то встревоженные приглушённые звуки. Её не окрикивали, неразборчивое бормотание, всхлипы ли, гасились шумом листвы над головами.
Нет, Паранья может и не понимала ничего, но боялась, боялась до ужаса, сильнее белых дрожащих силуэтов на крыльцах, потому что не знала, чего боится, и безотчётный ужас лишал её дара речи, иначе бы она взвыла и побежала наконец прочь.
Только Маришук не боялась ни капли. Паранья сидела в сени её крыльца, на самом большом красном крыльце ютилась стайка белых призраков, по большей части с непокрытыми головами, одна ещё даже носила облетевший цветочный венок с лентой, спускающейся на вздрагивающую спину.