Неразгаданные сердца
Шрифт:
— Это была ваша оплошность, святой отец, и вам придется ее исправить. Позаботьтесь, чтобы вчерашнее бракосочетание было признано не имеющим силы, так как оно противоречит ранее заключенному договору, — это звучало даже не как требование, а как приказ. — Если же вы этого не сделаете, я сообщу королю о вашем самоуправстве. Он не питает любви к Риму и не боится опускать меч правосудия на головы папских лакеев.
Запугать отца Петера земным правосудием оказалось не слишком легко, и, в то время как Анна помогала Амисии подняться на ноги, он спокойно ответил зарвавшемуся барону:
—
Сибилла с напускным спокойствием прислушивалась к нападкам мужа на старого священника; она подавила в себе естественный порыв кинуться на помощь дочери, лишь бы не пропустить того, что она надеялась услышать. Но теперь даже ее терпению пришел конец. Было ясно, что злоба Гилфрея вот-вот разразится грозой, и ее грохот может заглушить любые слова, в том числе те единственные слова, которые сейчас имели значение. Нужно было поспешить и задать прямой вопрос. Она спокойно приблизилась к аббату и дотронулась до его руки.
Ее легкое прикосновение мгновенно обратило на себя внимание аббата. Он взглянул в прекрасное лицо женщины, чья сила духа была проверена годами тяжких испытаний.
— С кем обвенчана Амисия?
Вопрос был таким простым, очевидным и необходимым, что лишь в душе Амисии вновь всколыхнулась боль, и она затаила дыхание в ожидании точного ответа; но все прочие испытали прежде всего изумление, что никто не задал этот вопрос раньше.
— Леди Амисия из Райборна — жена Галена Фиц-Уильяма, наследника графства Таррент.
Аббат увидел, как спокойная радость осветила обычно безучастное лицо Сибиллы, и почувствовал, что сторицей вознагражден за любые неприятные последствия. После стольких лет ветер, наконец, переменился, и появилась надежда, что течение событий вынесет эту благородную леди на берег мира и благоденствия.
Звериный рык вырвался у Гилфрея. Этого не могло быть, не могло! Он сам, своей рукой направил удар, покончивший с дружбой между Райборном и Таррентом — его заклятыми врагами. Райборна нет в живых, с ним он разделался самолично — так теперь возник кто-то из Таррентов, чтобы снова украсть у него победу, как это уже случилось однажды, много лет тому назад…
— Быть такого не может! Он здесь никогда не бывал! — возопил барон.
— Вы в этом вполне уверены? — спросила Сибилла.
Ее ровный голос прозвучал таким разительным контрастом с диким выкриком Гилфрея, что смысл вопроса не сразу дошел до присутствующих, глаза которых изумленно расширились. И более всех была поражена Амисия. Ее мать, вечно заключенная в стенах замка — что могла она знать о присутствии Галена?
— То есть как?.. — Гилфрей круто развернулся к Сибилле. — Да неужто это ваши происки? Моя набожная жена у меня за спиной строит козни, чтобы поженить эту парочку?
— Нет, — ответила Сибилла, и
Едва владея собой, Гилфрей схватил Амисию за руку, подтащил ее поближе к себе и потребовал ответа:
— Если это не дело рук твоей матушки, то как же ты с ним познакомилась?
— Я встретила в лесу разбойника и влюбилась в него, — вызывающе ответила Амисия, собрав все свои силы, чтобы с гордо поднятой головой выдержать бешеный взгляд барона и не показать, какую боль причиняют скрюченные пальцы, впившиеся в ее запястье.
— Разбойника? Наследник Таррента — разбойник? — Гилфрей злобно дернул ее руку, словно рассчитывая, что это поможет ему вытряхнуть из нее какой-нибудь вразумительный ответ.
— Так могло показаться, — процедила Амисия сквозь зубы.
Гилфрей долго вглядывался в немигающие глаза падчерицы, а потом резко отодвинул ее от себя, продолжая, однако, удерживать ее руку.
Нельзя этого допускать, нельзя!
Он подтащил строптивицу к дверям часовни и позвал стражу. Когда на зов явились первые два стражника, он подтолкнул Амисию к одному из них и приказал:
— Запри это дьявольское отродье в ее комнате и приставь охрану к двери, а ты, — обратился он ко второму, — отыщи Мэг и скажи ей, чтобы она не смела отходить от красотки ни на шаг.
Руки стражника отнюдь не отличались деликатностью, но все равно они были менее грубыми, чем у барона, и Амисия пошла с ним без сопротивления. Много бед обрушилось на нее сегодня, но она утешала себя тем, что, по крайней мере, ей удалось отвести ярость Темного Лорда от ни в чем не повинных людей и заставить его обратить всю свою мстительность только на нее. Как он решит поступить с ней, уже не имело значения, раз ее мечты подверглись такому поруганию — и кем? Тем самым человеком, который заставил ее поверить в их реальность… Жить взаперти у себя в комнате или в подземной темнице — какая разница.
А в часовне события продолжались, и дела пошли совсем не так, как надеялась Амисия. К тому моменту, когда первые два стражника увели свою подопечную, к часовне подошли еще двое. Гилфрей указал им на аббата и прошипел:
— Взять этого полоумного священника и запереть в темнице. Пусть посидит там, пока не одумается.
Лицо Петера стало таким же белым, как его волосы, но, когда стражники поспешно уводили его, он в упор взглянул на барона и твердо произнес:
— Можете держать меня в заточении до конца дней моих, но я не сделаю по-вашему.
Гилфрей стоял в дверном проеме и смотрел вслед удаляющейся группе. Только когда стражники с аббатом исчезли в сумраке лестницы, он обернулся и обвел взглядом часовню. На него были устремлены пять пар осуждающих глаз. Лица Анны и Келды выражали неприкрытое отвращение; сэр Джаспер был мрачен, Фаррольд напуган, а леди Сибилла на этот раз не смогла скрыть страдания под маской отрешенности. После всего, что тут произошло, находиться с ними в одном помещении было выше его сил. Призвав ужасные проклятия на их головы, он вышел из часовни и заковылял вниз по лестнице, преодолевая боль в ногах, еще усиленную утренними переходами.